Насилие, смерти, жестокие правила: какие тайны веками скрывались в королевском приюте для детей

Для успокоения хаоса, когда толпы женщин собирались у входа, госпиталь ввел систему лотерейных розыгрышей в 1742 году. Согласно этой системе женщины вытаскивали разноцветные мячи из кожаного мешка. Если молодая мать вынимала белый шар, ее ребенка принимали с учетом результатов медицинского обследования. Красный шар означал, что ребенка помещали в список ожидания на тот случай, если ребенок, чья мать вытащила белый шар, не пройдет медицинский тест. Черный шар был однозначным отказом.

Лотерейная система просуществовала недолго. Теперь женщина могла отдать своего ребенка без лишних вопросов или просто оставить младенца в корзинке у ворот госпиталя и позвонить в колокольчик для вызова привратника перед тем, как исчезнуть в ночи.

После множества проб и ошибок в госпитале был создан ряд приемных процедур, отточенных для большей эффективности и мало оставлявших на волю случая. Принятые в 1800-х годах и применявшиеся почти до середины XX века «правила приема детей» включали меры предосторожности, гарантировавшие защиту от неумышленного приема законнорожденных детей. Процесс приема был долгим. Для моей бабушки Лены Уэстон этот процесс растянулся на восемь недель.

В 1931 году Лена была тридцатилетней женщиной — незамужней, беременной и одинокой. <...> В постоянном ритме повседневных дел и воскресных проповедей, служивших единственной защитой от одиночества, шансы Лены на обретение близости, нежности и любви были близки к нулю.

Лена могла смириться со своей участью: с одинокой жизнью, бесконечными днями на ферме в сельской глубинке с единственным компаньоном в лице ее брата. Но вышло по-другому.

Это было в феврале 1931 года. После продажи яиц на рынке Лена завела привычку пить чай в кафе неподалеку от центра Веллингтона. Именно там она повстречала его. Роман был коротким, с быстрыми и пагубными последствиями. После ожесточенной ссоры брат Лены выгнал ее из дома и отправил в Лондон на поиски государственной поддержки. У одинокой и беременной Лены почти не было выбора. Общество сурово относилось к женщинам вроде Лены, считая их «падшими» и заслуживавшими наказания. Даже борцы за права женщин придерживались сходных взглядов.

<...> Лена была вынуждена пережидать свою беременность в Констанс Роуд — работном доме, учрежденном в XIX веке для размещения «слабоумных, лунатиков, калек и престарелых». Ближе к дате родов ее перевели в Далвичский госпиталь, основанный «Попечителями бедных и бездомных из прихода Святого Спасителя», где 1 января 1932 года она родила здоровую девочку. О содержании ребенка не могло быть и речи — во всяком случае без поддержки ее брата.

<...> В ходе исследования я узнала, что главной целью госпиталя было обеспечение крова для незаконнорожденных детей, которые в ином случае были бы обречены на падение в расщелины общественного порядка. Однако существовало понимание, что учреждение должно служить второй, вероятно, более важной цели: возвращению падшей женщины к ее прежнему положению. Согласно Джону Браунлоу, секретарю госпиталя в середине XIX века, который сам был прежним найденышем, спасение женщин от проституции было первостепенным делом. По его собственному наблюдению, некоторые подобные случаи происходили с благополучными женами и матерями из процветающих семейств, которые без спасительной помощи данного учреждения могли бы стать самыми печально известными и неисправимыми проститутками.

<...> Каждое правило было призвано определить, обладает ли женщина моральными качествами, достаточными для возможного восстановления ее репутации, и сможет ли она вернуться к прежнему положению в обществе, если ей окажут честь и примут ребенка на воспитание. На этот счет правила были непреклонны.

Днем 26 января 1932 года Лена самостоятельно защищала свое дело перед собранием богатейших и высокообразованных людей, с которыми еще никогда не встречалась. В записях ничего не говорится о том, как они относились к Лене, проявляли сочувствие или неудовольствие.

Лена сидела одна с другой стороны стола, лишенная помощи юридического советника или хотя бы верного друга, пока попечители расспрашивали о подробностях ее несчастья. Обычно слушания начинались с вопросов о характере связи, которая привела к нежелательной беременности. Как долго вы были знакомы с отцом ребенка? Он прибегал к насилию? Имело ли место употребление алкоголя? Не знаю, придерживалась ли Лена своей истории о незнакомце, который проездом посетил захолустный городок, не дал никаких обещаний и не раскрыл никаких сведений о себе. Должно быть, Лена понимала, что ответы, указывавшие на простодушие женщины и двуличность партнера, с гораздо большей вероятностью могли привести к желаемому итогу.

Затем попечители взялись расследовать, была ли она той, за кого себя выдавала, — респектабельной женщиной. Она уже заверила их в своей добродетельности и в том, что «это был единственный случай в моей жизни, когда я согрешила, и, если уважаемые попечители освободят меня от ребенка, я собираюсь вернуться домой и ухаживать за братом». Но слов Лены было недостаточно. Попечители обратились за сотрудничеством к ее брату, ее врачу и ее пастору.

Семейный врач, доктор Маки, дал отзыв с подтверждением благонамеренности Лены, но осудил «промашку», которая довела ее до нынешнего состояния. Ее пастор, преподобный Нок, добавил свой голос к общему хору: «Сим подтверждаю, что имел знакомство с мисс Леной Уэстон в течение многих лет. Она происходит из самой респектабельной семьи и регулярно посещает церковь как послушница моего прихода». Со своей стороны ее брат Гарри подтвердил, что «Лена всегда была весьма благовоспитанной девицей», и «если попечители помогут ей, то он будет готов принять ее обратно». (Примечательный оборот, с учетом того, что он выгнал ее из дома несколько месяцев назад.)

Мне странным образом хотелось защитить женщину, которую я никогда не знала и чье имя до недавних пор не имело для меня никакого значения. В конце концов Лена добилась успеха. В ответ ей предложили сделать лишь одно: навсегда забыть о существовании собственной дочери...