Все любят Петю Федорова

Сколько человек в группе?
Шесть. Три гитариста, прекрасная Маша Сехон и мы вдвоем с Александром Туркуновым отвечаем за электронику. Маша придумывает вокальную мелодию и тексты, а мы ей даем примерный трек и предоставляем полную свободу творчества. Я не знаю, как делается наша музыка (Свой стиль Race to Space определяют как «космотроника». – Прим. авт.). Вот и мама меня тоже спрашивала, я ничего ей не смог объяснить.

А электронную музыку ты давно слушаешь?
Еще со школы. Начинал, естественно, с Prodigy. Тогда, в 90-х, они были частью тинейджерской эстетики, определенной субкультуры. А сейчас все субкультуры смешались.

Помимо Prodigy ты в юности еще слушал рэп.
Да, я был злостным рэпером. Основные принципы брейк-данса мы постигали в ДК им. Ильича. С металлистами дрались. Такая романтика была. Я себе купил трубы за 300 рублей из дешевой джинсы, снимаешь их, а ноги черные. Из-за этого у меня была пара забавных ситуаций с дамами.

Но при этом ты оставался интеллигентным мальчиком?
В семье, конечно, на улице это не было востребовано. Я честно пытался научиться быть плохим, но не получилось. Однако не жалею о своих попытках. Это как армия: кому-то нужна она, кому-то – побыть плохим, надо же как-то познать себя. Может, ты бандит по призванию, а занимаешься всякой ерундой.

Шуточки у тебя! Расскажи лучше о фильме Федора Бондарчука «Сталинград», где ты играешь одну из главных ролей.
С одной стороны, это любовная история. Я считаю, что главные герои у нас женщины, именно они топят этот металл смерти. Маша Смольникова – невероятная, у нее лицо человека из того времени. Я не могу ее сравнить с молодой бабушкой, потому что это неэтично прозвучит...

...учитывая, что у капитана Громова, твоего героя, с ней любовь.
Но во время войны, я уверен, моя бабушка выглядела именно так.

Как ты себе представлял Громова?
Как человека, который изначально не хотел воевать, но в итоге оказался заражен вирусом войны. Очевидно, что до конца войны он не доживет, но при этом дорого продаст свою жизнь. В отличие от моего прадеда, который занимал одну из ключевых должностей на ЗИЛе, но сразу рванул на фронт и погиб на переправе, не убив ни одного немца. Громов более ушлый. Мне хотелось провести здесь линию «обыдлевшей» интеллигенции. Это принципиально для меня – что он из интеллигентной семьи. Когда у человека просто звериная натура – это понятно. А вот когда из тебя делают волка, это претит твоей личности, но так ты становишься сильнее... Он неоднозначный герой, а для меня кино рождается там, где есть эта неоднозначность.

Значит, с одной стороны, «Сталинград» – лавстори, а с другой?
А с другой – фильм близок к комиксу. Я не боюсь говорить об этом. Мне кажется, что современное кино о войне должно дерзко двигаться в жанровую сторону. Это единственный правильный путь, если ты пытаешься донести что-то до молодого поколения. Нельзя игнорировать тот факт, что для подростков, которым нужно рассказать эти истории, Ленин и Сталин скорее мифические, чем исторические фигуры. Это моему поколению бабушки и дедушки могли по шее надавать за незнание каких-то вещей. Но даже у нас представление о войне складывалось благодаря книгам и фильмам.

И в трейлере на фоне взрывов и атак играет It’s a Wonderful World.
Мне понравился этот ролик. Круто, что там есть намек на дизель-панк, есть современная музыка. Я за жанровое кино, я люблю эксперименты. Главное – этого ничего не бояться и двигаться вперед.

А декорации выдающиеся?
Настолько выдающиеся, что их с десяти тысяч метров видно. Я сам как-то наблюдал это из иллюминатора, когда самолет заходил на посадку в Пулково. Многие режиссеры на декорации приезжали посмотреть. Основной их принцип заключался в том, чтобы соединить интерьер с экстерьером, чтобы в комнатах дома Громова был виден весь бэкграунд Сталинграда и не требовалось потом накладывать графику в окна. И это получилось. Хотя некоторые западные коллеги, которые работают в 3D, с этим уже не заморачиваются. Можно посмотреть, как снимали «Великого Гэтсби», – никаких замков: поле, Ди Каприо и какая-то лесенка.

Бондарчук по старинке работает?
Я бы назвал это правильной традицией. Тот же Ридли Скотт, когда снимал «Прометея», сказал, что хочет по максимуму видеть в кадре то, что потом будет на экране. Кино – великая вещь, его нельзя полностью заменить графикой.

Волнуешься по поводу того, как примут «Сталинград»?
Волнуюсь, как и все создатели. Я счастлив, что у меня есть возможность показать фильм бабушке с дедушкой. Деду 90 лет, он придет на премьеру, где бы она ни была, наденет 3D-очки... Он видел ролики, ему понравилось, при том что в плане вкуса ему палец в рот не клади.

В конце сентября вышел еще один фильм, где ты снялся, – «Привычка расставаться». Он о девушке, которая пытается у своих бывших мужчин выяснить, почему они с ней расстались и почему не складывается ее личная жизнь...
Я один из бывших. Мне понравился сценарий. Обычно понять, что у девчонки в голове происходит, невозможно. Но Катя (режиссер фильма Екатерина Телегина. – Прим. авт.) так здорово все это разложила. Мне показалось, что многое из сюжета она проверяла в реальной жизни. Ведь, если вдуматься, что такое – несложившиеся отношения? Люди выпили друг друга и исчезли с горизонта. Какой опыт они при этом приобретают? И вот эта девчонка – главную героиню играет Алена Константинова – хочет разобраться, что к чему. Ходит к своим бывшим пацанам и спрашивает: «Почему мы расстались?» Иван, которого я играл, – модный парень, красавчик. На «S-ке» катается, и все у него хорошо. Он фотограф, но если бы он мог, снимал бы только себя.

Если бы к тебе бывшая девушка пришла с таким вопросом...
...я бы удивился. Хотя бывает так, что многоточие остается, а мы ставим точку. Если бы прошлое наше приходило к нам чаще, я думаю, мы были бы другими.

По-моему, многих девушек посещает желание пойти и все выяснить, просто на это трудно решиться.
Меня как раз и привлекло то, что в этой истории женское начало, я таких сценариев не видел и сначала не все понял. Я как мужчина сразу: «Что-что?» Потом только вник. Но при этом нельзя назвать «Привычку расставаться» женским кино. Нет, это история для всех, на него надо идти парами. Хотя я не уверен, что в жизни хотел бы проводить такие эксперименты.

А сам мог бы пойти к кому-нибудь с таким вопросом?
Нет, потому что я мужчина.

А мужчин этот вопрос даже и не занимает никогда?
Занимает. Но поскольку моим постоянным отношениям уже девять лет, боюсь, девушки, к которым я приду, меня уже и не вспомнят.

А вообще ты как относишься к разговорам о чувствах?
Чувства либо есть, либо их нет, что о них разговаривать? Все и так понятно всегда. За весь опыт отношений была пара разговоров, о которых я не пожалел. А вот это «По-моему, нам надо поговорить» я только в кино видел.

Своей девушке Насте ты сценарий не показывал?
Нет. Настя последние три года училась в Лондоне, она никаких моих текущих сценариев не видела. И потом, мне всегда интереснее, когда люди приходят на премьеру и оценивают конечный результат, говорят «Круто!» или улыбаются и хлопают тебя по плечу.

И как ты себя чувствуешь в отношениях на расстоянии?
Мы с Настей люди кочевые, то я в экспедиции, то она. Это образ нашей жизни. Шлем фотки друг другу. Иногда, правда, торопливые коллеги «инстаграмят» прямо с площадки, не спросив разрешения у актеров, а кино подразумевает разные съемки...

Это ты про фотографию, где у тебя голова между ступней Алены Константиновой? Живенькая.
Живенькая, да. Просто меня нет ни в одной из социальных сетей, я только в «Скайпе» и в телефоне. Поэтому я, к сожалению, не могу взять ответственность за всех, у кого выработалась привычка сразу, не задумываясь, выкладывать все подряд в Интернет. Сейчас все чаще приходится отвлекаться от съемок и напоминать присутствующим, что мы снимаем кино, а отдельно взятая фотография имеет другой смысл.

Почему ты не любишь соцсети?
Как-то не приросло, нормально и так. Я пытался однажды – зарегистрировался на «Фейсбуке (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации)» как Федор Петров. Дальше этого дело не пошло, хотя я понимаю, что с Интернетом нужно иметь дело, ведь соцсети – сила, объединяющая миллионы.

А текущая политическая ситуация тебя как-то занимает в плане творческого осмысления?
Не занимает. Для меня политика изначально подозрительна. Поэтому мне грустно, когда она влияет на кино, театр, причем на театр модный, нужный и актуальный.

А о баррикадах ты что думаешь?
Они тоже стали какой-то теат­ральной площадкой, со своими персонажами, зрителями и заказчиками. Не знаю... Я не ходил на баррикады и в ближайшее время не собираюсь туда идти. Моя личная политика заключается в том, чтобы ее, политики этой, не было в творчестве, которым я занимаюсь.

У тебя есть ощущение, что ты как актер движешься в правильном направлении?
Есть, но оно не постоянно. Без борьбы за это ощущение все перестает иметь смысл. При этом я знаю, что ветер может поменяться в любую секунду и жизнь сложится так, как ты вообще не предполагаешь. У меня генетическая история очень серьезная, я только пользователь, продолжатель актерской династии. Пытаюсь свое наработать – в музыке, например, но никуда от генов деться не могу, люблю актерствовать. Мне нравится работать в России, нравятся фактура и суть нашей страны. Да, здесь может быть очень жестко, но я думаю, что в ближайшие десять лет в России будет интересно.

Беседовала Полина Сурнина