И не в том смысле, что она случается с какими-то исключительными людьми. Потому что она может случиться с любым, просто к некоторым приходит реже. Или даже ко всем одинаково часто, просто не все понимают, что это она пришла, а думают, что это просто грудная жаба или язва желудка.
И не в других смыслах.
Любовь — это исключение, потому что к человеку, которого ты любишь, любые правила становятся неприменимы. Он исключается из правил в буквальном смысле. Вот, например, когда ты маленький и сделал какую-нибудь страшную гадость, тебя же все равно простят. Потому что ты маленький и любовь, которую к тебе испытывают, накрывает тебя с головой, как высокая морская волна.
В детстве даже не понимаешь, что живешь по горло в любви. Бабушка, мама, папа, друзья, если повезет, учителя — никогда больше у тебя не будет столько любви, как сейчас. Никогда больше тебе не будут прощать так часто и так много. А ты только и думаешь, что тебе не дают смотреть кино после десяти вечера и запрещают еще какие-нибудь глупости.
Потом ты (быстрее, чем ожидал) окунаешься в возраст, когда смотреть кино и делать глупости можно хоть до утра, но чувство, что где-то по пути тебя обманули, не покидает. Учителя уже не те, друзей с каждым годом заводить сложнее, а потом в один прекрасный день ты просыпаешься и понимаешь, что у тебя не только таких друзей, как в детстве, не будет больше никогда, а скорее всего, больше никаких новых друзей не будет. Что бы ты ни делал!
Бабушка умерла.
Остаются родители, но они и сами далеко, и любят тебя издалека. А может быть, даже не тебя, а того маленького мальчика, которым ты был когда-то. Ты, собственно, им и остался, но теперь тебя посадили в чужое тело, которое каждый день бреется, ходит в офис и участвует в совещаниях, а ты сидишь внутри и думаешь: стоп, а когда начнется жизнь, ведь не может быть, чтобы это вот — и все?
Потом, конечно, привыкаешь. Потом, конечно, вроде бы и ничего. И у тебя остается 15−20 лет, чтобы кого-нибудь полюбить.
Ну, может быть, чуть больше, добавил Бубликов, подумав. Он, конечно, не очень верил, что после сорока на Земле вообще есть жизнь. Но когда-то он точно так же не верил в жизнь после двадцати пяти, а потом после тридцати, а теперь сам обижался, когда на вечеринках люди, узнав его возраст, смотрели на него как на зомби, который, того и гляди, отгрызет пару лодыжек.
И вот в этом полумертвом теле, в котором спрятался ошарашенный маленький мальчик, появляется необходимость любить и прощать кого-то еще. Необходимость новых исключений.
Самое простое, написал Бубликов, — это полюбить ребенка. Особенно если он твой и, добавил Бубликов, нормальный, а не какой-нибудь тупой урод. И, добавил Бубликов, не дергает тебя все время. Пришел раз в неделю, поиграл, а все остальное время где-то сам лежит, точно как кот. Такого ребенка полюбить можно.
Еще можно полюбить женщину. Или мужчину. Или «Формулу-1». Или футбольную команду. Или собаку.
У каждого должно быть исключение из правил. Тут даже взаимность совсем не важна. Это как каштаны. Каштанам ведь наплевать на взаимность, они просто есть.
В общем, закончил Бубликов, тут вот какая штука. Я РАЗБИЛ ВАЗУ, КОТОРУЮ, ПОМНИШЬ, НАМ ПОДАРИЛА ТВОЯ МАМА. НЕЧАЯННО. ПОЖАЛУЙСТА, ПРОСТИ МЕНЯ. Я БОЛЬШЕ НЕ БУДУ, ПОСКОЛЬКУ ВСЕ РАВНО ЭТОЙ ВАЗЫ БОЛЬШЕ НЕТ.
Он еще хотел написать, что мир без этой вазы явно стал лучше и чище, но тогда бы пришлось подметать.
← Нажми «Нравится»и читай нас в Facebook