Язык мой друг мой!
– Ну? А ты?
– А я промолчала.
– Молодец, Дашка! Королева!
– А он мне говорит: «Прости, пожалуйста!»
– Ну? А ты?
– А я промолчала.
– Молодец, Дашка! Королева!
Разговор долетел от соседнего столика в кафе. Долетел и с плеском упал в мой супчик. Есть как-то расхотелось. А все почему? Потому что совсем недавно я промолчала в ответ на похожую фразу. И осталась королевой. Поправила съехавшую корону, почесала скипетром нос и долгим царственным взглядом проводила спину уходившего... ну уж не принца, куда там. Так, гонца.
Вообще не королевское это дело – скучать по курьерам в драных кедах. Тем более по мнительным неврастеникам, которым уж и помолчать в телефонную трубку нельзя! Все на свой счет принимают!
А аппетит, тем не менее, пропал.
Ржевский, молчать!
С тех пор (привет, незнакомая Даша, ты перевернула мой мир!) я постоянно думаю о том, как на самом деле трудно людям говорить. И как все, буквально все у нас оптимизировано под молчание.
В детстве мама внушает, что невежливо разговаривать с набитым ртом, с плеером в ушах, когда пришли гости, а также в больнице, в буфете, в туалете, на балете. Потом начинается школьное шиканье («болтовня на камчатке!»), армейское цыканье («р-р-разговорчики в строю!»), а в качестве бальзама на бездействующий язык льется поток народной мудрости. В нем весь арсенал средств убеждения. Денежные посулы: слово – серебро, молчание – золото. Добрые советы бывалой свахи: молчи – за умную сойдешь. Настоятельные рекомендации: три раза подумай, потом промолчи. Угрозы: слово – не воробей, вылетит – не поймаешь!
И чем дальше, тем больше узнаешь обидных синонимов к слову «говорить». Причем «трындеть» – самый мягкий из них, но отлично рифмующийся со всеми немягкими...
Пусть невоздержанные итальянцы завязывают в сырной лавке беседу о погоде и о том, что, в конце концов, сказал Зидану Матерацци. Наш человек не таков. С суровым звуком «Ы!» укажет он в магазине на нужный кусок «Маасдама» и бесшумно укатит тележку прочь. И мысленно осудит любую фразу Матерацци. Потому что нечего вообще было языком чесать на футбольном поле! За дело, за дело схлопотал мужчина.
Пусть бесстыдные французы пристают друг к другу, не успев познакомиться, с вопросом «Как поживаете?». Если кто-то вздумает зайти со мной в лифт, ослепительно улыбаясь и спрашивая, как мои дела, то он сам виноват. Так в протоколе и запишите. В лифтах, вообще-то, разговаривают только родственники в состоянии бурной ссоры, глубоко пьяные люди и серийные маньяки перед тем, как откусить жертве нос. Все остальные почтительно молчат. Это же лифт, не телефон.
Беседовать разрешается с психоаналитиком – ему за то и платят, чтобы терпел («Хотите поговорить об этом?»). С друзьями – они с благодарностью совершат бартерный обмен и после паузы тоже сядут тебе на уши. Можно еще с любимым, но очень осторожно – вдруг утомится или неправильно поймет, или чего себе надумает, или чего себе позволит. Как вариант – не позволит.
А может, это ты не сойдешь за умную или расплескаешь в разговоре свою тщательно выращиваемую загадочность...
Получается, разговор – дело интимное и деликатное, производится при закрытых дверях, задернутых шторах и со строго определенным кругом лиц. И любой дурочке понятно, что незнакомцы на ночных улицах в этот круг никак не попадают!
Общение – великая ценность. Но в некоторых ситуациях все-таки не стоит вступать в диалог.
Когда цыганка, пристально смотря тебе в глаза, спрашивает, хочет ли золотая, чтобы ей по ручке погадали.
Когда в незнакомом переулке двое из ларца интересуются, не одолжишь ли ты им «буквально тыщонку».
Когда мама кричит, что ты совсем про нее не думаешь, в кого такая эгоистка?!