Взрослые — это мы? Алина Фаркаш рассуждает о возрасте и отношении к жизни

Сейчас мне тридцать пять. Пару лет назад я увидела у себя – да-да – седой волосок. Ну, и вы сами догадаетесь, что я немедленно с ним сделала. Автоматически, не думая. Я просто знала, что его не должно было быть там!

Самое удивительное во всем этом – это то, что никто тебе не говорит о том, что когда ты вырастешь – ты не вырастешь. Ты будешь ровно такой же, как и раньше. Тебя не посетит вселенская мудрость, просветление и спокойствие. Да, у тебя будет немножко больше опыта для того, чтобы знать, что за каждым падением следует подъем. Или, что если он не звонит, то на это может быть миллион причин, но ни одна из них не стоит того, чтобы думать о ней слишком долго. Но в общем ты все также будешь хотеть глупостей, задумываться над странными вещами («Почему собаки беременеют во время месячных, а люди наоборот?», или «Почему у биде нет пластикового ободка, ведь сидеть на холодной керамике противно?») и волноваться перед свиданиями или собеседованиями.

Моя подруга, тридцатилетняя худенькая блондинка с ногами бесконечной длины, живущая в курортном городе у моря, внезапно перестала носить шорты: ей кажется, что это уже стыдно и «не по возрасту». Недавно я была на вечеринке, полной нежных юных красоток – и выяснилось, что все (ВСЕ!) делают какие-то уколы – ботокс, гиалуроновая кислота. Я немедленно почувствовала себя отсталым идиотом, который состарится в то время, когда вокруг будут ходить эти юные феи...

Да, кстати, про ботокс. Однажды мне было двадцать пять, и я была на свидании со взрослым мужчиной, врачом, владельцем сети клиник пластической хирургии. Я кокетливо говорила ему о том, что я еще не знаю, как я отношусь к подобным операциям. Может быть, когда я стану совсем взрослой, тогда я подумаю о ботоксе, вот тут, например... Мой собеседник быстро осмотрел мой лоб и сообщил: «Поздно. Тебе уже поздно колоть ботокс, на переносице уже образовались заломы. У тебя слишком активная мимика!» То свидание стало последним... Но оно стало первой ласточкой. Легким дуновением приближающегося возраста.

Того возраста, когда ходишь в тренажерный зал – не для того, чтобы у тебя была суперпопа, и все, глядя на нее, умирали от желания или зависти. А чтобы у тебя не болела спина. Ну, и доктор говорит, что или движение, или диабет. У тебя ленивая поджелудочная железа, и плохо перерабатывается инсулин. Спорт поможет улучшить ее работу. Тридцать пять – это то время, когда ты понимаешь, что все вдруг начинают выглядеть не так, как одарила их природа, а так, как они вели себя последние десять лет. Недавние красотки расплываются и покрываются морщинами, а любительницы бега и альпинизма вдруг оборачиваются легкими юными феями.

Мне повезло: в моей семье не было культа юного тела. В том смысле, что мой папа вывозил, например, меня с однокурсницами куда-нибудь на море (да, меня до конца университета не отпускали никуда одну) – и искренне удивлялся: «Я не понимаю, как эти взрослые мужики, мои ровесники, могут смотреть на вас такими глазами! Вы же соплюшки совсем маленькие, о чем с вами говорить взрослому человеку?» И – подтверждая свои предыдущие слова – после развода с мамой папа стал встречаться с очень симпатичной женщиной своего возраста. В общем, мне повезло видеть, что взрослые и даже совсем взрослые женщины – отлично находят новую любовь, что телесная юность – не самоцель, и что никогда не поздно начать все с начала.

Я далека от противопоставлений «юная дурочка» – «мудрая взрослая женщина». Я знаю множество удивительно интересных, интеллектуальных и действительно мудрых совсем юных девушек. И не меньшее количество – взрослых дурочек. Я, скорее, о том, что даже в совсем подростковом возрасте мужчины, ищущие «молодое тело» и возводящие его на пьедестал, и подводящие под это какие-то эволюционные теории, мне казались странными, неприятными и совершенно мне не подходящими.

Таковыми они мне кажутся и сейчас. Поэтому стремление к внешней молодости современных женщин мне кажется больше стремлением примирить внутренне и внешнее. Эй! У меня есть переводная золотая татуировка, восемь пар розовых кроссовок, я мечтаю покрасить волосы в розовый, пробежать марафон, танцевать всю ночь и покрасить стену комнаты краской для грифельных досок, чтобы рисовать потом на ней всякое мелками, иногда мне лень отправлять сына в школу, и тогда я пишу учителю, что он плохо себя чувствует, и вместо учебы мы с ним валяемся целый день в кровати или едем куда-нибудь гулять. Я вообще не имею никакого отношения к тем серьезным тридцатипятилетним женщинам, какими нам представлялись наши мамы! И – о, Боже – моя прабабушка в тридцать шесть стала бабушкой! Ха-ха, вы можете такое представить? Многие мои тридцатишестилетние подруги все еще ищут аргументы для того, чтобы родить первого ребенка!

Впрочем, прабабушка по тем временам считалась редкой красавицей и выглядела очень молодо. По воспоминаниям родственников, она приходила с прогулки с моей мамой и, хохоча, рассказывала, как часто к ней подходили знакомиться на улице разные мужчины, пытаясь завязать разговор фразой: «Какая милая у вас дочка». И прабабушке доставляло огромное удовольствие сообщать, что это вовсе даже и внучка. По-моему, она тоже совсем не чувствовала себя взрослой...