Вдохновение on line
Знакомьтесь! Три молодые поэтессы Москвы. Их слово пробирается к читателю через Интернет: написано, вывешено на персональной страничке и тут же прочитано. Да и сами стихи очень похожи на пост в LiveJournal. Приметы времени. О новых литературных знаменитостях рассказывает поэтесса и наш давний автор Вера Полозкова.
|
Линор Горалик, 32Линор утверждает, что творчество в ее случае – форма хронического невроза: находиться в состоянии покоя она не умеет, ей постоянно нужно делать что-то, скажем, писать тексты. Мы познакомились, когда мне было семнадцать, а ей двадцать девять, я выпросила у журнала разворот про нее и пришла брать интервью. Интервью, к слову, она дает очень нечасто и вообще публичности опасается, зато, если наблюдать ее близко, захватывает невероятно. Она очень красивая, это правда, плюс фантастическое искусство возвратной реплики и самоиронии.
Утверждает, что большую часть текстов не дописывает или уничтожает, однажды написала роман, прочитала его, подумала и сознательно отказалась издавать. Особенно много ею написано о детях и от лица детей.
***
Камень удерживает бумагу,
ножницы вырезают из нее подпись и печать.
Осталось совсем чуть-чуть.***
Ножницы думают: «Господи, как я курить хочу!
Зашивать оставлю другому врачу.
Вот же бабы – ложатся под любую печать,
как будто не им потом отвечать».
Бумага думает, что осталось совсем чуть-чуть,
и старается
не кричать.
|
Аня Ривелотэ, 35С Аней мы познакомились на поэтическом слэме в клубе «Билингва». Это женщина-стебель, тонкая, узкая, восточная, с аристократической осанкой. Она вышла читать, в черном платье, в шляпке, сразу абсолютный Серебряный век почудился. Аня относится к тому типу женщин, которые голодать будут, а смотреться будут королевами. Так почти и было на момент нашего знакомства.
У Ани со словом магические отношения: кажется, она должна, как прорицатели, погружаться в некоторое экстатическое состояние и оттуда ретранслировать все то, что потом делается ее прозой и стихами. Анины тексты – сложная разновидность колдовства: это заговоры, мантры, заклинания. Кажется, таким языком, таким стилем уже никто не пользуется в наше время, с помощью Ани предыдущие века разговаривают.
***
«Ну что же мне делать с тобой таким? Объявить джихад одному неверному? Вывернуться наружу кавернами, рубцами белесыми: смотри, дорогой, вот так бывает, когда ты с другой, похоже, будто прижгли папиросами или вытравили кислотой. Но все некрасивое между нами по умолчанию запрещено – складывай белоснежные оригами, носи тончайшие кимоно, веди себя, как подобает принцессам, а свои воспалительные процессы оставь докторам – пусть они решают; впрочем, пожалуй, тебя украшает вон тот перламутровый шрам».***
«Послушай: шаги мои странно, и гулко, и остро звучат в глубине переулка, от стен отражаясь болезненным эхом, серебряным смехом. Качаясь на пьяных своих каблучках, куда я такая? Не знаю, не знаю, мой голод, мой страх. Как ангел барочный, наивной любовью моей позолочен, убийственный мой. Однажды тебе станет жаль этой ночи, всех этих ночей не со мной. Послушай: шаги мои дальше и тише, и глуше, сырой акварелью, размытою тушью становится мой силуэт. Я таю, и воздух меня растворяет, и вот меня нет. Есть город, деревья, дома и витрины, и странные надписи на осетрином, фигурная скобка моста. И до отупенья, кругами, часами, вот женщина с темными волосами, догнал, обернулась, простите. Не та. Не знаешь, теряешь, по капле теряешь, по капле, как кровь. Не чувствуешь, я из тебя вытекаю, не видишь, не спросишь, куда я такая, и сколько шагов моих гулких и острых до точки, где мир превращается в остров, не обитаемый мной – огромный, прекрасный, волшебный, холодный, ненужный, пустой».
|
Юля Идлис, 27Юля рыжая, огненно-рыжая, как лисица; когда я ее впервые увидела, она читала что-то со сцены: у нее были длинные волосы, и они в свете софитов были как пламя. Она читала что-то очень провоцирующее, сквозь ухмылочку. Теперь у нее сдержанная короткая стрижка и совсем другие стихи.
***
запирает грудь на четыре замка и садится писать письмо
мол, какая там благодать
здесь бы руку подать, когда он того, тонуть,
ну и вытащить без труда
словно рыбу об лед отряхнуть с головы до ног
словно не было здесь никакой воды
да, любимый мой.***
он потом одесную и все такое,
а тут гонять языком обол
как облатку и боль глотать
благодать, мол, будет – какая тут благодать
здесь вода вокруг нерасплаканная из рук
и письмо размокает буквами
да и было б чего видать
обернуть на базаре рыбу
чтоб не стыдно в богатый дом
и собаки за ним гурьбой
да, любимый мой.
***
Юля каждый стишок у себя в журнале прячет под кат и пишет «неловко». Когда-то обмолвилась, что ей не очень нравится то, что она пишет, и что последний свой хороший стих написала года четыре назад. У меня с ее стихами все наоборот – то, чем она когда-то прославилась, я читать не могу совсем, а последние стихи люблю и понимаю. Что-то появилось в них такое осязаемое, что, кажется, прочитаешь вслух – и все так и окажется.
***
на окне занавесок нет
так и не собрались повесить
поэтому рассветает прямо в лицо,
как у следователя в кабинете
или в висок, если лежать на спине
***
она начинает день, то есть выходит под душ
выносит из дома мысли о дедушке, одиночестве и работе
машина скрипит колесами
по невыспавшемуся льду
окаменевающему к субботе
***
Юля очень востребованный журналист и критик; на публике читает все реже, хотя на сцене выглядит завораживающе.
Какое-то время назад ее упоминали как одну из главных молодых поэтесс России, а теперь Юля взрослеет и, по-видимому, глобально пересматривает свои взгляды на творчество.