Пронзительные стихотворения, которые проникают в самое сердце

Детка-детка, ты состоишь из лампочек, просто лампочек в сотню ватт. Ты обычный
маленький робот-плакальщик, и никто здесь не виноват. Символы латинские,
буквы русские, глазки светятся лучево, а о личном счастье в твоей инструкции не
написано ничего.

Счастье, детка – это другие тетеньки, волчья хватка, стальная нить. Сиди тихо,
кушай антибиотики и пожалуйста, хватит ныть. Черт тебя несет к дуракам
напыщенным, этот был циничен, тот вечно пьян, только ты пропорота каждым
прищуром, словно мученик Себастьян. Поправляйся, детка, иди с любыми мсти,
божьи шуточки матеря; из твоей отчаянной нелюбимости можно строить
концлагеря.

Можно делать бомбы – и будет лужица вместо нескольких городов. Эти люди
просто умрут от ужаса, не останется и следов. Вот такого ужаса, из Малхолланда,
Сайлент Хилла, дурного сна – да, я знаю, детка, тебе так холодно, не твоя
в этот раз весна. Ты боишься, что так и сдохнешь, сирая, в этот вторник, другой четверг
– всех своих любимых экранизируя на изнанке прикрытых век.

Так и будет. Девочки купят платьишек, твоих милых сведут с ума. Уже Пасха,
маленький робот-плакальщик. Просто ядерная зима.

Автор: Вера Полозкова

Сколько я себя помню: все ждут от меня — не меня.
Я, не слушая сердца, упорно шел против природы.
Я ломал себя/ строил/ кроил/ сочинял и менял,
И лишь ты подарила мне полное чувство свободы.
— Ты чудак! — говорили они — есть у счастья стандарт:
Дом/работа/семья — ну чего же тебе еще надо?
Я вгонял себя в рамки нормальности, в черный квадрат.
И лишь ты увела меня смехом из этого ада.
Наша жизнь бесконечна: ты рядом — я непобедим.
Есть лишь здесь и сейчас — остальное меня не волнует.
Ты одна на планете, кто любит меня — любым, я единственный в мире, кто любит тебя — любую.

Автор: Ах Астахова

Она раскрасила губы огнем карминным, чтоб стать, как все, чтоб быть — под одну гребенку.
Она отвыкла, чтобы ее кормили, она выбирает ежиков в «Детском мире» — и продавщицы спрашивают «ребенку»?
Ее цвета — оранжевый с темно-синим, она сейчас тоскует, но тем не менее она умеет вьплядеть очень сильной.
Она давно не казалась такой красивой — чтоб все вокруг шарахались в онеменье.
Не то чтоб она болеет — такое редко, ну раз в полгода — да и слегка, негромко.
А вот сейчас — какие ни ешь таблетки, в какие ни закутывайся жилетки — царапается, рвет коготками бронхи.
Она обживает дом, устелив носками всю комнату и чуточку в коридоре.
Она его выкашливает кусками, она купила шкафчик и новый сканер и думает, что хватит на наладонник.
Ее любимый свитер давно постиран, она такая милая и смешная,
она грызет ментоловые пастилки, она боится — как она отпустила — вот так, спокойно, крылышек не сминая.
Она не знает, что с ним могло случиться, кого еще слова его доконали.
Но помнит то, что он не любил лечиться, и сладкой резью — родинку под ключицей, и что он спит всегда по диагонали.
Она подругам пишет — ты, мол, крепись, но немного нарочитым, нечестным тоном, разбрасывает по дому чужие письма, и держится, и даже почти не киснет, и так, случайно плачет у монитора.
Она совсем замотанная делами, она б хотела видеть вокруг людей, но время по затылку — широкой дланью, на ней висят отчеты и два дедлайна, и поискать подарок на день рожденья.
Она полощет горло раствором борной, но холодно и нет никого под боком. Она притвориться может почти любою, она привькла Бога считать любовью. А вот любовь почти что отвыкла — Богом.
Все думает, что пора поменять системку, хранит — на крайний случай — бутылку водки.
И слушает «Аквариум» и Хвостенко. И засыпает — больно вжимаясь в стенку — чтоб не дай Бог не разбудить кого-то.

Автор: Аля Кудряшева