В работу с головой: как сохранить личное пространство?

По-моему, актер не может полностью отделиться от своего персонажа. Да, я ухожу со съемочной площадки, разгримировываюсь, снимаю костюм и становлюсь снова собой. Но играя роль, я всегда оперирую собственными опытом и чувствами. Просто фокусируюсь не определенном качестве, свойственном конкретному персонажу. Например, Анастасия Константиновна Кисегач – ответственный человек. Ей присущи еще и перфекционизм, идеализм. И с подобными убеждениями жить тяжело, хочу вам сказать. Такие люди все время пытаются соответствовать некоему идеальному представлению о самой себе. Анастасия не позволяет себе быть женщиной, мягкой, попросить о помощи. У нее воспитание такое – «я сама». Поэтому она всегда будет надрываться и тянуть все на себе.

Главный инструмент актера – его эмоции. Нет такого разделения: вот я, а вот – персонаж, жизнью которого я сейчас живу.

«Интерны» – долгоиграющий проект, и работа над ролью Кисегач длится у меня годы. Я с увлечением раскрываю новые грани ее характера. Но основываюсь всегда на своем опыте. Я благодарна Анастасии Константиновне, потому что она помогла мне разглядеть в себе качества, от которых хотелось бы избавиться: гиперответственность, желание все контролировать, неумение признавать свои слабости. Я сыграла роль и словно посмотрела на себя со стороны. Так что актерство не отдаляет от себя, а, наоборот, – приближает.

Писатель, автор романов «Перевал Дятлова», «Есть!», сборников рассказов «Подожди, я умру – и приду», «Девять девяностых» и других. Финалист премии «Большая книга» (2013).

Не помню, кто сказал, что «писательство – это стопроцентная психотерапия», но я согласн­а с этими словами на все сто процентов! ­Сочиняя историю, писатель может примерить на себя не только любой костюмчик, но и любой возраст, внешность, пол, характер, судьбу... ­Причем ему вовсе не обязательно в реальности переживать вместе с героем все трудности и преодолевать сюжетные завихрения – как правило, достаточно фантазии и опыта, порой – чужого.

Для меня важно, чтобы тексты были достоверными, чтобы читатели не морщились и не плевались, перелистывая страницы: дескать, так не бывает, все это выдумки! Поэтому мне часто приходится «искать правды» у близких – а иногда и у совершенно незнакомых людей. Для ­одной повести мне потребовалась консультация художника, который рисовал кино­афиши, для другой я долго мучила расспросами хип-хоп-танцовщицу. Что касается личного «перевоплощения», то иногда и без него не обойтись. В моем романе «Есть!» главная героиня работает ведущей телевизионного кулинарного шоу – и поэтому готовит множество разных блюд, порой достаточно сложных. Мне пришлось штурмовать кулинарные вершины вслед за ней – и моя семья до сих пор вспоминает те времена с восторгом. «Неужели ты правда делала нам лимонное суфле?» – спрашивает муж, и в глазах у него появляется такая тоска, что я бросаю недописанную страницу на полуслове, чтобы приготовить что-нибудь на скорую руку. А для нового романа, над которым я работаю сейчас, мне пришлось прослушать курс по истории искусства XVII–XVIII веков – я ходила в университет, как примерная студентка, и это было чудесно! Жаль, что я не отдавалась учебе с таким же пылом во времена моей юности.

Каждый писатель ставит себя на место своих персонажей, мысленно проигрывает какие-то ситуации. Гораздо реже встречаются те, кто пишет строго «с натуры». Реальные истори­и, подсмотренные в жизни, я разбавляю собст­венными выдумками – включаю воображение до отказа, но стараюсь не забывать про тормоза. А еще я часто ловлю себя на том, что, успев проиграть какие-то ситуации в прозе, чувствую себя вполне готовой к ним в реальной жизни. Потому что писательство – это не только психотерапия, но еще и поиски самого себя.

Рецепт ее счастья: «Неужели ты правда делала нам лимонное суфле?», – спрашивает муж, и в глазах у него появляется такая тоска, что я бросаю недописанную страницу...»

Психотерапевт, ведущий представитель психодраматического подхода в России. Автор книг «Вчера наступает внезапно», «Я у себя одна» и других.

Когда-то – не так и давно, всего лишь лет двадцать пять тому назад – психотерапевтов было мало, и были они чем-то вроде тайного ордена: аура редкой профессии, особый и узкий круг коллегиального общения. Вот тогда нам было важно понять, где проходит граница работы и частной жизни, как влияет на житейский уклад наше странное ремесло, в какой мере мы способны сопереживать, но не полностью растворяться в историях наших клиентов.

С тех пор многое изменилось. Психотерапевтов и психологов стало очень много. Думаю, что и к единому мнению о том, следует ли всем им «жить своей жизнью», они не придут. Для кого-то эта работа – служение, для кого-то – просто работа. Обе позиции имеют свои плюсы и минусы.

Мне кажется, что проблемы возникают в одном случае: когда человек работает с одним, «понятным» ему контингентом. Неважно, кто это: отчаявшиеся жертвы семейного насилия, «выгорающие» руководители или родители детей-аутистов. Специализация порой необходима, но постоянный контакт с узнаваемыми клиентами – верный путь к отчуждению. Много лет назад один коллега сказал: «Если ты их видела раз сто, ты видела их всех». Вот от этого ощущения – «ты видела их всех» – Боже сохрани. Потому что главное условие нормального существования в профессии – интерес, готовность к пересмотру собственных представлений о мире и людях.

Мне повезло: мои учителя обладали этим свойством, поэтому я знаю, что это возможно. Умение жить своей жизнью абсолютно необходимо, когда постоянно погружаешься в истории, чувства и мысли других людей. Если не ощущаешь своего частного пространства, то и в работе слишком приближаешься к чьим-то мирам и эмоциям. Мне всегда помогает десятиминутная пауза между консультациями, когда можно заварить чашку кофе, подумать о простых вещах вроде кулинарного рецепта или подарка для старинной приятельницы. К счастью, никто из нас не обязан являть собой образец для подражания. Мы даже не обязаны быть счастливы (во всяком случае, постоянно): я могла бы оказаться в обстоятельствах или состояниях некоторых своих клиентов, и единственное, чем я от них действительно отличаюсь, – это тем, что благодаря годам работы я пойму, что происходит, и вовремя попрошу о помощи.

В общем, эта странная работа учит многим вещам, полезным и для той самой «своей жизни». Например, не пасовать перед неразрешимыми задачами и пробовать их повертеть так и этак – но при этом и не гордиться успехом, поскольку он вообще не твой. А еще – трезвомыслию, терпению и готовности к неожиданностям. Я очень рада, что первые 10–15 лет работы пришлись на те времена, когда нас было мало и никто интервью у нас не брал. У нас было время хорошо подумать о своей жизни и ремесле в тишине и безвестности, по-человечески и профессионально сложиться. Неслучайно среди западных психотерапевтов довольно много долгожителей, очень живых и ярких. Что предстоит нам – посмотрим, но «дорогу» нам показали.