«Плохие девочки»: истории женщин, пытавшихся добиться наказания для насильника

За нами особо не следили, и покинуть территорию лагеря было легко. Мы с подругой, которая была на несколько лет старше меня, в тот день сбежали. По пути встретили группу «отдыхающих» мужчин 20–30 лет: они возле подъезда пили водку в честь того, что у одного из них ощенилась собака. Кого-то из «празднующих» моя подруга знала, и потому, когда нас позвали присоединиться, мы сразу согласились. Когда знакомились, я сказала, что мне 16 лет.

Мы гуляли, меняли лавочки. Я быстро опьянела, но не чувствовала никакой опасности: со мной ведь была моя боевая подруга. Наоборот, мне казалось, что я ужасно крутая. Вскоре мне понадобился туалет, и я было поплелась к ближайшим кустам, но один из мужчин предложил мне подняться в квартиру — он жил недалеко. Я согласилась.

В квартире он начал ко мне приставать, становясь всё более навязчивым. Я ему сказала, что предпочитаю девушек, и попыталась отшутиться, потом пошла в туалет. Мне стало плохо, я опустилась на четвереньки возле унитаза, опасаясь, что меня стошнит, и в это время зашёл он. Сказал: «Ты хорошая девочка, но тебя надо подправить, потом мне спасибо скажешь!» — и начал стягивать с меня джинсы. Я даже сделать ничего не успела: в голове все мысли ползли очень медленно, а он действовал быстро. Помню, что кричала, и меня всё-таки вывернуло — всё вокруг было в моей рвоте. Потом ему позвонил жена, и он меня выпихнул меня за дверь, даже не дав толком одеться: супруга, мол, скоро вернётся, а мне тут ещё за тобой прибирать.

С пятого этажа я спускалась, кажется, минут сорок — так мне было плохо. Помню, что какая-то бабка накричала на меня за то, что «изгадила весь подъезд». Выйдя из дома, я вернулась к компании, сказала, что их товарищ не вернётся — он ждёт жену с работы. Пристроилась на лавочку рядом с остальными, сидела молча. Я понимала, что со мной произошло что-то плохое, но отказывалась даже про себя назвать это изнасилованием, потому что для меня это всегда была очень конкретная ситуация: на благородную барышню нападает банда незнакомых мерзавцев. Я была уверена, что сама виновата в случившемся, незачем было быть такой заметной и нельзя теперь жаловаться или считать себя жертвой.

Один из парней подвинулся ко мне, приобнял. Начал говорить, что если мне плохо, то можно сходить в магазин, купить минералки или мороженого. Я уткнулась ему в плечо и сидела, периодически отключаясь. Потом мы действительно пошли в магазин: он поддерживал меня за талию, и мне казалось, что я наконец под защитой, обо мне заботятся. Он действительно купил мне какой-то пломбир, а потом я вдруг поняла, что мы уже в подвале и он снимает с меня штаны. Большую часть «процесса» я была в отключке, помню только, что было больно. Сейчас понимаю, что он догадался, что произошло в квартире, а ещё заметил, что я почти ничего не соображаю, и решил, что самое время воспользоваться ситуацией.

Я опять вернулась к компании, и ко мне пристал самый молодой из парней. Он состоял на учёте в психдиспансере и всё время травил байки, как угрожал своей бывшей, добавляя: «Вот такой я романтик, что готов убить!» Этот парень начал мне говорить, что у меня очень красивые глаза и сама я замечательная и прекрасная, полез обниматься. Я не сопротивлялась: сил не было, а ещё очень хотелось верить в этот бред о любви. На руках он отнёс меня под куст, я начала уговаривать его остановиться, повторяла, что вокруг ходят люди. Тогда он отвёл меня домой, где снова начал приставать, но у него ничего не получалось — был слишком пьян. Я сказала, что меня уже ищут родители — он потребовал, чтобы я позвонила и сказала, что «остаюсь до утра у своего нового парня». Я набрала номер мамы, назвала адрес, сказала, что хочу остаться переночевать. Она, разумеется, ответила, что об этом не может быть и речи, и сказала, что по этому адресу сейчас вызовет моего инспектора по делам несовершеннолетних. «Новый парень», услышав об этом, испугался, и вытолкал меня на улицу со словами: «Жди своего мусора здесь».

Приехал инспектор и повёз меня в участок — почему-то на троллейбусе. Пока мы ехали, я начала смеяться и рассказывать ему о случившемся. Делала вид, что всё отлично: мол, у меня был первый сексуальный опыт с мужчинами (и сразу с тремя!) – и я теперь «расцвела и стала женщиной». Он был в ужасе, и я в глубине души — тоже, но мне надо было перевести всё случившееся в другой формат: если на жертву — благородную барышню — я не тяну, значит, надо убедить всех и себя, что я сама этого хотела.

В участок вызвали моих родителей. Отчим сразу ушёл, увидев, что я пьяна: что с такой разговаривать? Маму инспектор попросил остаться и сказал, что нужно написать заявление.

Нам назначили двух человек: следователя лет пятидесяти и молодого парня, который всё записывал и фотографировал. Вместе с ними мы поехали на место преступления. Следователь ознакомился с материалами моего дела — украденные шоколадки, прогулы... Всю дорогу он объяснял моей маме, что такие люди, как я, естественным образом попадают в подобные ситуации и нечего их защищать. Ещё помню, что он долго разглагольствовал на тему физических наказаний детей, и в конце концов сказал маме: «Если вы не будете бить свою дочь, она рано или поздно перережет вам ночью горло».

Мы долго ходили по всем местам, я показывала подвал и кусты, раз за разом повторяла, что именно случилось и где, сколько это заняло времени, описывала внешность всех мужчин. Следователь смотрел на меня осуждающе: понятно было, что он верит во всё, что я рассказываю, но не считает, что мне надо помогать.

Потом мы поехали в какой-то медцентр. Следователь сначала поговорил с гинекологиней, которая должна была проводить осмотр, о чём — не знаю. Потом началась сама процедура. И вот лежу я с раздвинутыми ногами, надо мной стоит эта женщина, рядом — следователь, его помощник и моя мама. И гинекологиня говорит: я ничего не вижу, нет никаких разрывов, плева не повреждена.

Следователь берёт за плечо мою маму, ведёт её к двери, на ходу твердит: мол, вы же понимаете, она сказала, что ей 16, не ломайте мальчику жизнь, ведь мы только последнего найдём, а он ей ничего не сделал, он же больной, пожалейте его родителей, вы же мать. Потом они вышли, и я осталась наедине с врачом. И она мне говорит, что на самом деле видит и чужую сперму, и «всё остальное». А потом читает мне целую лекцию, что к ней сюда приходят хорошие девочки, которые попали в беду, а бывают вот такие твари, как я, которые осознанно провоцируют такие ситуации, а потом жалуются. Завершила она это все фразой: «Тебе это будет уроком!»

Я помню, что когда мы вышли из кабинета, моя мама догадалась, что её обманули — увидела сперму на джинсах. Но следователь уже «додавил» её, убедил, что не надо продолжать дело, смысла нет. В итоге остановились на том, что я просто всё придумала, чтобы меня не наказали за позднее возвращение домой.

Мама отвезла меня в какой-то санаторий на реабилитацию. Я продолжала твердить, что ничего страшного не произошло, что я сама хотела. Она ответила, что я просто не всё понимаю сейчас, а потом это скажется на моей жизни. После санатория мы с ней больше никогда не говорили на эту тему. Я не вспоминала о случившемся несколько лет и только сейчас начинаю понимать, что не виновата.

Мне было 13 лет, когда это случилось первый раз, я жила в маленьком городке. Меня затащил в подвал мальчик из старшего класса нашей школы, там начал приставать, потом изнасиловал. Я тогда никому ничего не рассказала — было стыдно и страшно, что кто-то узнает, особенно мама. Но на этом всё не закончилось.

Во второй раз мне было уже то ли 15, то ли 16. Мы с одноклассницей возвращались с дискотеки домой, тот же парень и его друг нас нагнали, сказали, что хотят проводить, но силой затащили в квартиру к третьему. Подруге удалось сбежать, мне — нет. В третий раз самый старший (ему было лет на 8 больше, чем мне) из тех троих затолкал меня в машину, когда я шла домой, там уже сидел второй. Отвезли меня на пустырь. Мимо проходил какой-то их знакомый, подошёл узнать, что происходит, и... присоединился.

Про последний случай я рассказала подруге, она — своей старшей сестре, и та уговорила меня обратиться в милицию. Она же пошла со мной в РОВД: мама была в командировке. Сотрудники смотрели на нас с нескрываемой издёвкой, и первое, что спросили: «И что, вы теперь денег от них хотите?» Они действительно считали, что мы пришли за этим, и посоветовали шантажировать парней. Потом, правда, меня всё же отвезли в прокуратуру: там взяли обещание, что когда мама приедет из командировки, я приду с ней и напишу заявление.

Вернувшись, я сделала то, что посоветовали мне сотрудники РОВД: позвонила одному из насильников и начала говорить про деньги. Он поехал в то же отделение к своему знакомому спрашивать совета, тот предложил ему записать разговор на магнитофон. Потом всё это было в суде.

Когда мама приехала, ей всё рассказали знакомые. Я молчала — боялась. Пошли в прокуратуру, там мне повезло: заместитель прокурора оказалась замечательной женщиной. Она попросила маму выйти из кабинета и разговорила меня, и я рассказала не только о последнем случае, но и о двух предыдущих. На основании этого завели уголовное дело.

Всё продолжалось год. Весь процесс вспоминается как ад. С одной стороны, он прекратил череду изнасилований, с другой — мне он казался одним большим изнасилованием.

Следователи всё время менялись, были постоянные очные ставки, выезды на место преступления и допросы. Насильника, который учился со мной в одной школе, я встречала каждый день. Все ученики и учителя знали, что случилось, да вообще весь наш маленький городок знал. Меня постоянно дразнили. Даже мама иногда срывалась и говорила, что я сама виновата. Я как будто оказалась одна против всего мира. Приходила из школы, падала на кровать и спала до утра. За всё время людей, которые меня поддержали, можно было пересчитать по пальцам одной руки.

На меня и других девочек, которые могли что-то сказать в мою пользу, давили. Приезжали адвокаты тех парней, говорили с родителями. Моя подруга поменяла показания: сказала, что никто нас в квартиру не тащил. Не знаю, угрожали ей или заплатили, мы в то время почти перестали общаться. Мне предлагали деньги — приезжал адвокат одного из парней. Я специально попросила миллион: знала, что таких денег ни у кого нет и они отстанут.

Мы тоже наняли адвоката, но, кажется, он переметнулся на сторону насильников: после завершения суда отговаривал подавать апелляцию, а когда мама не слышала, как-то сказал мне: «Я всё понимаю — и хочется, и колется, и мамка не велит».

Насильников признали виновными: одному, который уже сидел, добавили срок, другого отправили в какую-то колонию ненадолго. Остальным — условное наказание. Отец самого старшего потом угрожал моей маме: говорил, что она посадила его сына. Тот насильник, который учился в нашей школе, тоже получил условный срок, я его продолжала видеть на переменах. Не разговаривали, только иногда глазами встречались. Перевестись было некуда — школа только одна.

Ученики меня продолжили дразнить. Мама иногда вспоминала, как-то она меня толкнула, я ей сказала: «Не трогай меня!» Она ответила, что это надо было говорить раньше и в другой ситуации. Я стала замкнутой, неуверенной, подозрительной, начала стесняться своего тела.

Я до сих пор чувствую себя виноватой, хотя прошло уже 15 лет. Я уже три года в терапии, но до сих пор не готова пойти в эту тему. Даже не представляю, что может стать лучше. Это было и будет частью моей истории. Этого не изменить. Это как неизлечимая болезнь — может быть стойкая ремиссия, но любое ослабление психологического иммунитета — и ты вспоминаешь, что в тебе есть эта рана, грязь. Когда кто-то рядом говорит про изнасилование, когда в новостях появляется строчка про него — каждый раз это режет по живому. И я теперь не представляю, что бывает по-другому.

Нам неизвестно, сталкивалась ли ты с насилием, и мы очень надеемся, что нет. Но если это случилось, помни: ты не виновата. И никто не виноват — кроме насильника. И если ты не получила помощи, дело не в том, что ты её не заслуживаешь, а в том, что слишком много людей, которые думают, что причина — в жертве, а не в том, кто совершил преступление. И эти рассказы, такие болезненные для женщин, которые снова вспоминали весь ужас, через который прошли, именно для этого: чтобы напомнить, кто является причиной таких преступлений и их безнаказанности.

Фото: Shutterstock