Во дворе жила собака
Я открыла ему дверь и прямо сказала:
– Давай расстанемся.
Он потоптался на лестничной площадке, удивленно пожал плечами и спросил:
– А как же цветы?
– Давай сюда. В хозяйстве все пригодится.
И он ушел. А цветы остались.
Мы не ладили с Димой с самого начала. Тогда, год назад, все казалось многообещающим и безоблачным, но все равно я чувствовала подвох. Когда мы ходили гулять, обязательно начинался дождь, розы, которые он мне дарил, постоянно царапались. И так далее. Он много говорил и все не о том. А я больше молчала, и мои уставшие уши обматывались вокруг меня шарфом.
Он техник по складу ума, я гуманитарий, и, когда он в который раз объяснял мне строение двигателя гоночного автомобиля, я думала о конфликте Гамлета и о проблеме лишнего человека в современной литературе.
Я не понимала, что держит нас вместе. Он объяснял. Я забывала. Он повторялся. Я переставала слушать. Он называл меня глупой. Я плакала. Он утешал – и в эти минуты мне казалось, нет человека счастливее меня!
Но это раньше.
Я рассталась с Димкой, не вникая в подробности, но с твердой уверенностью в своей правоте. И вот теперь, свободная, красивая, наученная жизнью, я вступала в жизнь новую, неукрощенную!
Во дворе жила собака. Рыжая и мохнатая, как подушка. Собака каждое утро встречала меня у подъезда и провожала до метро. А потом убегала по своим делам, важно мотая хвостом. Такая у нее была любовь.
Я уезжала в институт, и в театр, и в гости к сводному брату Гере. Он красивый и веселый и всегда притягивает ярких людей. Там я познакомилась с Игорем. Игорь – высокий и прямой, как зонтик. Но не складной, а трость – в сумку не положишь, а носишь в руках, выставляя на всеобщее обозрение, и забываешь в метро.
Гера собрал всех в охапку и сказал:
– Будем играть в монополию!
Пока все возились с полем и фишками, я встала возле Игоря и стала размышлять вслух:
– А давай я тебя передам Оксане. Ей нравятся такие, как ты.
– Не надо меня никому передавать. Я тебе не эстафетная палочка. Сама взяла, сама и мучайся.
Я хотела сказать, что никого не брала и вообще понятия не имею, как это – брать, но промолчала.
Игорь решил проводить меня до дома. Он расправил плечи и купил мне цветов. Желто-красный нелепый веник, который я прижала к груди и долго восхищалась тонким вкусом нового кавалера.
Машинка у него была немка. Не люблю немок: едут жестко, крепко, хоть и уверенно. Поговорили об авто. По правде сказать, ни черта он в машинах не понимает. Ограничивался общими фразами. Техосмотр покупал. Я закрыла тему, а он еще долго хвастался, что у него мотор два литра. Вау.
Моя собака терпеливо ждала меня у выхода из метро, а меня все не было. Она беспокоилась и ходила взад-вперед, пока в переходе не погас свет и метро не закрыли.
Дома я наслаждалась отсутствием Димки. Он сидел бы и пил малиновый чай с малиновым вареньем, жаловался бы на профессора, который поставил ему тройку, болтал бы о машинах, а потом бы заснул первым... Холодные руки от таких мыслей теплели.
Я не обращала на это внимания.
***
Таня была среднего роста, с приятным улыбчивым лицом и мальчиковой фигурой. Она возбуждала, как «Формула-1». То есть сильно. Димка поцеловал ее в губы.
Целовалась она не то чтобы скверно, но неубедительно, и в голове стремительно пронеслась Катя с ее чувственными губами и страстными объятиями. Но Димка тут же вспомнил, что всему учил ее сам, а потому сможет научить и Таню. И успокоился.
***
– Тут один мюзикл последний раз будет, — грустно сказал он. — Пойдем?
– Так ведь билеты наверняка распроданы.
– Я найду.
Мы сидели в первом ряду бельэтажа Театра оперетты. Бортик обит красным бархатом и на него приятно облокачиваться. Сзади шумели старушки. И чего им неймется, думала я.
Вообще я люблю мюзиклы, но этот – про животных, а я тяготею к людям. По сцене бегали разукрашенные актеры и что-то пели. Вероятно, между ними был глубокий психологический конфликт, но меня он не задевал. Мне стало скучно.
– Ты чувствуешь? Какая музыка! — восхищался Игорь, чтобы поразить меня. Он знал, что я люблю душевных мальчиков.
– Игорь, скажи, — я начала шепотом, — Раскольников был просто псих или человек, который ищет истину, всегда ошибается?
– А? — переспросил Игорь. Он не знал правильного ответа.
– Ладно, забудь. — Я не хотела, чтобы он ответил неправильно.
Однажды вечером он позвонил мне:
– Привет!
– Димка, как я рада тебя слышать! — начала было я, но вовремя опомнилась.
– Вот, звоню тебе. Как ты?
– Ничего. Живу, учусь. Недавно картину продала.
– Правда? Какую?
– Ну помнишь, давно, я тебе показывала: девушка, прислонившаяся к двери. Она еще такая абстрактная.
– Здорово.
– А у тебя как?
– Да тоже ничего. Недавно с девушкой одной начал встречаться.
Как это нетактично говорить со мной о девушках! Я сразу скуксилась.
– Она так разбирается в машинах, с ума сойти!
– Тебе, наверное, с ней жутко интересно! — огрызнулась я.
– Да, знаешь...
Но он не успел договорить.
– А у меня тоже новый мальчик. Игорь. Интеллектуал. Недавно водил меня в театр, рассказал столько нового! Я вот теперь думаю...
– А Таня еще катается на сноуборде. Надеюсь, она меня...
– А Игорь великолепный художник. Он обещал...
– Катя! Ты... ты...
– Ну что я? — серьезно и грустно спросила я.
Он не знал, что сказать.
– С тобой невозможно разговаривать. Не звони мне.
И я положила трубку.
Моя собака во дворе свернулась клубком, поджидая меня. А у меня в институте отменили занятия, и я грелась дома.
На следующий день я встретилась с Игорем. Честно говоря, только для того, чтобы забыть о разговоре с Димкой.
Игорь был как раскрытый зонтик: все время жестикулировал и оттого становился какой-то большой и вездесущий. Поцеловать его было совершенно нереально. А когда получилось, мысль была одна: почему он так плохо целуется?
Тогда я решила дать ему еще один шанс и начала задавать умные вопросы, на которые сама не знала ответов. Прошел целый час.
– Да как же так? Ты парень и совершенно ничего не смыслишь в технике, совершенно не разбираешься в машинах и все такое! Черт возьми, ведь это неправдоподобно, — возмутилась я.
– Зачем же смешивать любовь и машины? - искренне удивился Игорь.
У меня глаза округлились.
– Затем, что жизнь – как коктейль. Если не смешивать, то ничего не получится.
Мне до безобразия не хватало чего-то. И я возвращалась домой одна. А у метро меня встретила моя старая знакомая. Она радостно взвизгнула и подбежала ко мне, виляя хвостом. Она была счастлива. Ей казалось, что это у нее взаимно.
Позвонила. Раз. Другой. Тишина. Даже нет привычной музыки на весь подъезд. Я уже собралась уходить, как замки заскрежетали и дверь открылась. Я расцвела.
– Привет, — сказал Димкин брат. — Ты к Димке? А он ушел. Может, дождешься его? Я сделаю чай. — Видно, он тоже хочет, чтобы я осталась.
– Нет, я пойду. Ты ему передай... вот... — Я протянула конверт.
– Хорошо. — Он замялся. — Только ты возвращайся. Нам без тебя скучно.
По улице я не шла, а летела. Жаль, что мы с Димкой расстались не летом. Я бы собрала чемодан и укатила бы с подругами в Испанию...
– Привет. — Я вдруг услышала знакомый голос. — Я тебе письмо оставил. В почтовом ящике, — сказал Дима.
– И я тебе. Оставила.
– Давай я тебя провожу, — сказал Дима. — Да, кстати, хотел тебе книжку отдать, — и он протянул мне пакет.
– Спасибо. А ты ее прочитал?
– Да.
– Ну и как? Понравилось? Я просто обожаю сцену, где Леденев объясняется с Мариной. Это так сильно, я просто...
Он одернул меня, потому что я увлеклась и не заметила, как вышла на дорогу.
– Кать! Ты осторожнее...
– А?
– Ты только посмотри – какая машина!
– Где?
– Ну вон, проехала... Какой тюнинг, а звук!
– Дима, ты неисправим. — Я остановилась и посмотрела ему в глаза.
– А если бы я был исправим, ты бы стала что-нибудь менять? — Он ухмыльнулся так, как умел только он. — А? Только честно?
Я сжала губы, чтобы прекратить предательски улыбаться.
– Ну что улыбаешься? Отвечай. — Он сам уже смеялся.
Какой же он красивый! Самый красивый человек в мире!
– А я тебя все еще люблю! — возмутился он. — Что мне с этим делать? А?
– Жить. Долго и счастливо.
Тут я его поцеловала.
Интересно, кто его научил так целоваться, неужели я, подумала я, но почему-то промолчала.
Моя собака следила за нами из-за угла и весело подпрыгивала на месте.