Что почитать: отрывок из книги Кейтлин Даути «Уйти красиво»

Кейтлин,

одна из уважаемых членов нашего общества, Лаура, была найдена мертвой сегодня утром. Ей недавно исполнилось семьдесят пять лет, и у нее были проблемы с сердцем. Надеюсь, ты неподалеку, мы будем ждать тебя.

Стефания

Смерть Лауры была неожиданной. В воскресенье вечером она самозабвенно танцевала на местном музыкальном фестива­ле. В понедельник утром ее нашли мертвой на полу собственной кухни. Уже на следующий день ее семья должна была приехать на церемонию кремации, и я тоже туда собиралась.

Кремация была назначена на семь утра, когда лучи солнца прорезаются из-за горизонта. Скорбящие начали собираться уже около половины шестого. Сын Лауры привез на грузови­ке ее тело, одетое в саван кораллового цвета. Собирались даже привести любимую лошадь Лауры, Биби, но в последний момент семья решила, что большое скопление народа и огонь могут на­пугать животное. Объявили, что лошадь, «к сожалению, не смо­жет присутствовать».

Родственники Лауры вытащили ее тело из пикапа и на ма­терчатых носилках отнесли через поле рудбекии на небольшой пригорок с погребальным костром. Звучал гонг. Когда я шла с парковки по песчаной дорожке, сияющий от радости волонтер протянул мне свежесрезанную ветку можжевельника.

Лаура лежала под огромным куполом сияющего неба на ре­шетке, установленной поверх двух параллельных плит из глад­кого белого кирпича. Прежде мне дважды доводилось видеть погребальный костер, но лежащее на нем тело делало его более понятным и логичным. Один за другим скорбящие подходили к телу Лауры и клали на него веточки можжевельника. Как един­ственная, кто не был знаком с Лаурой, я колебалась, стоит ли мне следовать их примеру, — можете назвать это похоронной нелов­костью. Но у меня было не очень-то много времени на раздумья (слишком очевидно), спрятать веточку в рюкзак я тоже не мог­ла (она была липкой), так что я подошла к телу и положила мож­жевельник поверх савана.

Семья Лауры, включая мальчика лет восьми-девяти, выло­жила вокруг костра еловые и сосновые поленья — эти сорта де­рева были выбраны из-за интенсивности горения. Муж Лауры и ее сын стояли с факелами по обе стороны от погребального холма. Как только солнце появилось над горизонтом, им пода­ли сигнал, и они одновременно подошли, чтобы зажечь пламя.

Когда тело Лауры вспыхнуло, белый дым заструился малень­кими циклонами, закручивающимися кверху и исчезающими в утреннем небе.

Запах напомнил мне строки Эдварда Эбби:

Огонь. Запах горящего можжевельника — это сладчайшие духи на свете, как мне кажется; сомневаюсь, что курильницы дантового рая могли бы сравниться с ним. Один глоток можжевелового дыма, словно аромат полыни после дождя, рождает такое же волшебное чувство, как музыка, пространство и свет, ясность и необычайная пронзительность американского Запада. Пусть можжевельник горит долго!

Несколько минут спустя дымовые вихри рассеялись, и на их месте осталось плясать пылающее красное пламя. Огонь на­брал силу и достигал уже двух метров в высоту. Скорбящие — все сто тридцать человек — молча стояли вокруг костра.

Был слышен только треск горящего дерева, словно воспоми­нания Лауры одно за другим растворялись в эфире.

Обряд кремации, такой, как я сейчас описала, существует уже десятки тысяч лет. Древние греки, римляне и индийцы были самыми известными среди тех, кто использовал скромные воз­можности огня для уничтожения плоти и освобождения души. Но сам обряд кремации возник гораздо раньше.

В конце 1960-х годов в австралийской глубинке один моло­дой геолог раскопал скелет кремированной взрослой женщины. Он определил, что костям около двадцати тысяч лет. Дальней­шие исследования увеличили их возраст до сорока двух тысяч лет, то есть эта женщина жила задолго до того, как двадцать две тысячи лет назад Австралию населили коренные жители. Ее жизнь прошла среди зеленых ландшафтов, населенных гигант­скими животными (кенгуру, вомбатами и другими грызунами непривычного нам размера). Она питалась рыбой, зерновыми и яйцами громадных эму. Когда эта женщина, теперь известная как леди Мунго, умерла, соплеменники ее кремировали, после чего раздробили и снова сожгли кости. Перед похоронами их покрыли ритуальной охрой, и так они и пролежали в земле все эти сорок две тысячи лет.

Кстати об Австралии (это отступление окупится сполна, обе­щаю вам): через десять минут после начала кремации Лауры одна женщина подняла диджериду (музыкальный инструмент австра­лийских аборигенов, бамбуковая труба) и подала сигнал джент­льмену с деревянной флейтой, чтобы он присоединялся к ней.

Я собралась c духом. Диджериду — довольно нелепый му­зыкальный инструмент для американских похорон. Но сочета­ние всепоглощающего жужжания диджериду и стенаний флей­ты захватило, успокоило людей, и они еще глубже погрузились в созерцание огня.

Так все и шло: еще один небольшой американский горо­док, еще одно скорбящее общество вокруг погребального ко­стра. За исключением очевидного «но»: погребальный костер в Крестоуне — единственный публичный крематорий в Аме­рике и во всем западном мире. (Если не считать погребального костра в горном центре Шамбалы, буддистском месте для уеди­нений в северном Колорадо.)

Кремации в Крестоуне не всегда предполагали такое сме­шение ритуалов. Когда-то, задолго до торжественных процес­сий на рассвете, диджериду и организованной раздачи можже­веловых веток, были только Стефания, Пауль и их портативный погребальный костер.

— Мы всегда были неотделимы от погребального ко­стра, — как бы между прочим бросила Стефания Гейнс. Она говорила о себе как об увлеченной буддистке. — Я сильный Овен, — добавила она, — тройной Овен — в Солнце, Луне и ас­ценденте.

В свои семьдесят два она носит короткий боб на седых воло­сах и с невероятным обаянием организует крестоунские погре­бальные костры.

Стефания и Пауль Клоппенберг, не менее замечательный че­ловек с сильным голландским акцентом, позаботились о мобиль­ности своего погребального костра. Они перевозили его с места на место, организуя кремации на частных территориях и уезжая прежде, чем власти могли остановить их. Всего они организова­ли семь таких кремаций.

— Мы просто приезжали и устанавливали костер в вашем дворе, — сказал Пауль.

Порта-Пайр был низкотехнологичной системой из шлакобло­ков с решеткой поверх них. Решетка деформировалась и изги­балась от сильного жара во время каждой кремации.

— Нам приходилось проезжаться по ней грузовиком, что­бы она снова выпрямилась, — весело и без смущения расска­зывала Стефания.

В 2006 году пара стала подыскивать постоянное место для погребального костра. Крестоун, расположенный в четырех ча­сах пути от Денвера, показался им идеальным местом, класси­ческим провинциальным городком с населением в сто тридцать семь человек (тысяча четыреста человек с окрестными деревня­ми). Это придавало Крестоуну либеральный налет и гарантиро­вало особое преимущество невмешательства властей. Ни трав­ка, ни бордели здесь не запрещены (не то чтобы они здесь были, но могли бы быть).

Городок привлекает разнообразных искателей духовности. Люди со всего мира, включая Далай-ламу, приезжают сюда медитировать. Рекламные листовки предлагают натуральную еду, инструкторов по цигун, преподавателей «теневой мудро­сти», курсы для детей «по пробуждению их природного гения», курсы североафриканских танцев и еще что-то под названием «Зачарованное святое лесное пространство». В Крестоуне жи­вут хиппи и растаманы, но большинство жителей — серьез­но практикующие буддисты, суфии и кармелитки. Сама Лау­ра много лет была последовательницей индийского философа Шри Ауробиндо.

Первая попытка Пауля и Стефании найти постоянное место для погребального костра разбилась о сопротивление владель­цев домов с подветренной стороны («Курильщиков, между про­чим», — прокомментировал Пауль), которые начали протестовать под лозунгом «только не на моем дворе». Стефания назвала их «грубиянами», которые не желали слышать, что никакой угрозы в виде лесных пожаров, неприятного запаха, отравления ртутьюили летящего пепла нет. Курильщики написали жалобу в совет округа и в Агентство по охране окружающей среды.

Для борьбы с ними команда Порта-Пайр решила легализовать проект и основала некоммерческую организацию «Крестоунский проект "Завершение жизни"». Они подавали прошение за про­шением, собрали четыреста подписей (почти треть жителей окру­ги) и накопили толстую папку бумаг и исследований. Они даже навещали жителей Крестоуна, чтобы выслушать их возражения.

Вначале сопротивление было очень сильным. Один из про­тивников назвал свою группу «Соседи сожгут соседей». Когда Пауль и Стефания в шутку предложили финансировать платфор­му на местном параде, одна семья заявила, что «ужасно непочти­тельно» украшать платформу языками пламени из папье-маше.

— Люди в городке боялись, что из-за погребального костра здесь будет слишком интенсивное дорожное движение, — рас­сказывала Стефания. — И учтите, что для Крестоуна шесть ма­шин — это уже пробка.

— У них было очень много страхов, — объяснил Пауль. — «Как насчет загрязнения воздуха? Оно не спровоцирует болез­ни? У меня от мертвых мурашки». Нужно было много терпения, чтобы выслушивать их вопросы.

Пауль и Стефания не сдавались, несмотря на многочислен­ные юридические препятствия, потому что идея погребального костра была принята обществом. (Люди настолько заинтересо­вались кремацией на погребальном костре, что вызывали Пау­ля и Стефанию и просили установить шлакоблоки и решетку ко­стра на своих подъездных дорожках.)

— Много ли людей предлагают услуги, которые находят от­клик у других людей? — спросила Стефания. — Если что-то не на­ходит отклика, забудьте об этом. Этот отклик подпитывал меня.

Наконец они нашли подходящее место: за городом в нескольких сотнях ярдов от главной дороги. Земля была пожертвована Храмом горного дракона — группой дзен-буддистов. Погребальный костер не стараются скрыть. Наоборот, на въезде в город красуется метал­лический указатель в виде языка пламени с надписью «Костер». Этот знак — весьма недвусмысленный — собственноручно изгото­вил один местный фермер, выращивающий картофель (по совме­стительству еще и коронер). Сам костер расположен на песчаном ложе, окруженном бамбуковой стеной, которая чем-то напоминает каллиграфическое письмо. Здесь были кремированы более пяти­десяти человек, включая основателя группы «Соседи сожгут сосе­дей», который перед смертью переменил свое мнение.

Волонтеры из «Крестоунского проекта "Завершение жизни"» приходили к Лауре за три дня до ее кремации. Они помогли ее друзьям помыть и подготовить тело и уложили его в специаль­ное охлаждающее одеяло, чтобы замедлить разложение. Одели умершую в одежду из натуральных волокон, так как синтети­ка плохо горит.

Организация помогает с перевозкой покойных независимо от финансовых возможностей семьи. Также необязательно вы­бирать кремацию на погребальном костре. Волонтеры «Кресто­унского проекта "Завершение жизни"» готовы помогать, даже если семья выбирает традиционное погребение (с бальзами­рованием или без) или кремацию в похоронном бюро в одном из отдаленных городков округи. Пауль говорил о такой крема­ции как о «коммерческой».

Стефания прервала его:

— Пауль, это называется «традиционная кремация».

— Нет, — возразила я. — «Коммерческая кремация» — правильный термин.

Крестоун привлекает меня как специалиста, поэтому я сно­ва и снова возвращаюсь сюда — хотя здесь я испытываю грусть (граничащую с завистью). У них есть знаменитый погребаль­ный костер под открытым небом, а я вынуждена сопровождать семьи умерших в пыльный и шумный крематорий, расположен­ный в бывшем складском помещении на окраине города. Я даже пообещала себе пригласить музыканта с диджериду, если однаж­ды и в моем похоронном бюро появится возможность организо­вать такие впечатляющие кремации. Индустриальная кремация в печи впервые была предложена в Европе во второй половине XIX века. В 1869 году группа медэкс­пертов собралась во Флоренции, объявила захоронение антиса­нитарным методом и предложила перейти к кремации. Почти одновременно с этим и в Америке возникло движение в защи­ту кремации, одним из лидеров которого был человек с очень странным именем — преподобный Октавиус Б. Фротингем, ко­торый верил, что телу лучше обратиться в «белый прах», нежели в «гниющую массу». (Мой следующий альбом фолк-музыки бу­дет называться «Реформа кремации Октавиуса Б. Фротингема».)

Первым «современному и научному» методу кремации под­верглось тело барона Джозефа Луиса Чарльза де Палма. (Я пе­редумала, лучше назову свой альбом «Сожжение барона де Пал­ма».) Досточтимый барон, безденежный дворянин из Австрии, которого New York Tribune назвала «главным образом извест­ным благодаря своему трупу» (в буквальном и переносном смыс­ле сгоревшему), умер в мае 1876 года.

Кремация была назначена на декабрь, через шесть месяцев после смерти барона. Чтобы приостановить гниение, в его тело ввели мышьяк, а когда и он не помог, местный гробовщик удалил внутренние органы, а кожу покрыл глиной и карболовой кисло­той. По пути из Нью-Йорка в Пенсильванию, где должна была состояться кремация, мумифицированное тело куда-то пропало из багажного вагона, что, по словам историка Стивена Протеро, запустило «жуткую игру в прятки».

Для такого выдающегося события в Пенсильвании на сред­ства врачей был построен крематорий. В нем стояла работаю­щая на угле печь, в которой огонь не должен был коснуться тела, а разложение материи должно было произойти от высокой тем­пературы. Несмотря на то что врачи обещали провести крема­цию как «чисто научный и санитарный эксперимент», тело де Палма было умащено пряностями и уложено на лепестки роз и примулы, пальмовые листья и хвойные ветки. Когда тело от­правили в печь, участники «эксперимента» отметили отчетли­вый запах горящей плоти, но затем он уступил место ароматам цветов и специй. Проведя в печи час, тело де Палма начало све­титься розовым, затем золотистым и, наконец, засияло красным светом. Через два с половиной часа тело превратилось в кости и пепел. Журналист и другие участники объявили, что экспери­мент завершился «первым в мире бережным (и без посторонне­го запаха) запеканием человеческого тела в печи».

С тех пор приспособления для кремации становились все больше, быстрее и производительнее. Сейчас, почти сто пятьде­сят лет спустя, популярность кремации достигла рекордных цифр (в 2017 году впервые за всю историю Америки кремированных тел было больше, чем захороненных). Но эстетика и ритуалы вокруг этого процесса не сильно изменились. Современные машины для кремации по-прежнему похожи на первые модели 1870-х годов — десятитонные бегемоты из стали, кирпича и бе­тона. Каждый месяц они пожирают природного газа на тысячи долларов, выделяя в атмосферу угарный газ, сажу, диоксид серы и очень токсичную ртуть (следствие сгорания пломб в зубах). Большинство крематориев, особенно в крупных городах, вы­ведены в промышленные зоны и спрятаны среди невзрачных складских помещений. Из трех крематориев, которые я видела за девять лет работы в похоронном деле, один располагался на­против распределительного склада Los Angeles Times, и грузо­вики грохотали там днями напролет, другой стоял позади склада «Структура и термит» (чем они там занимаются?), и еще один был по соседству со свалкой, где машины разбирали на металлолом.

Конечно, встречаются крематории на территории кладбищ, но чаще всего они скрыты среди других подсобных помещений, и для скорбящих это означает блуждание среди газонокосилок марки John Deere и сваленных в кучу увядших венков, собран­ных с могил.

Некоторые крематории называются «учреждения праздно­вания жизни» или «центры кремации в дань уважения». В та­ких семьи умерших сидят в комнате с кондиционером и смо­трят через стеклянное окно, как тело исчезает за маленькой металлической дверью в стене напротив. Механизм, скрытый за этой стеной, представляет из себя все ту же промышленную печь, которую вы найдете в складах-крематориях, но родствен­ники умерших не могут заглянуть за кулисы и увидеть изнанку волшебства. Эта уловка отдаляет людей от реальности смерти и не позволяет увидеть громоздкую неуклюжесть экологически вредных машин. Стоимость такого удовольствия может дости­гать пяти тысяч долларов.

Я не берусь утверждать, что кремация на открытом воздухе решила бы все проблемы. В тех странах, где кремация являет­ся нормой, например в Индии или Непале, ежегодно сжигается более пятидесяти миллионов деревьев, и в атмосферу выбрасы­вается огромное количество аэрозолей углерода. Это вещество стоит на втором месте после диоксида углерода в ряду негатив­но влияющих на климат веществ, создаваемых человеком.

Но крестоунская модель прогрессивнее. Индийские рефор­маторы звонили в некоммерческую организацию Пауля и Сте­фании и просили разрешения перенять опыт их поднятого над землей погребального костра, который позволяет сжигать мень­ше леса и уменьшает вредные выбросы. Если изменениям мо­гут быть подвержены древние традиции, неразрывно связанные с религией и культурой, то современные промышленные маши­ны кремации уж точно на это способны.