Дмитрий Глуховский. Цифры и буквы

-Митя, ты знаешь пять иностранных языков. Как же ты их выучил?
-Меня отдали во французскую спецшколу, где-то с двенадцати учил английский. Потом поехал учиться в Израиль и там освоил иврит. Через несколько лет перебрался в Германию, пришлось разбираться с немецким. Потом работал во Франции на телеканале EuroNews и заодно учил испанский. Многие из моих коллег по EuroNews были убеждены, что я шпион, потому что других объяснений тому, что русский говорит на шести языках, они не видели.

— В юности сам поехал за границу?
- Хотелось, видишь ли, получить иностранное образование. В 17 лет я уехал в Израиль, окончил там Иерусалимский университет. В Германии просто жил — учил немецкий, а во Франции работал. Все, разумеется, далеко не гладко. Главное и самое тяжелое из испытаний, с которыми приходится сталкиваться в эмиграции, — одиночество, голод общения. И даже когда твой русский акцент почти не слышен, французы, немцы, израильтяне все равно чувствуют в тебе иностранца. Для начала нужно доказать людям, с которыми собираешься дружить, что ты ничуть не хуже их, хоть и нездешний... И все равно даже друзья будут относиться к тебе не совсем на равных, а как к симпатичному экзотическому персонажу. Было у меня такое ощущение. В Германии я сидел на социальном пособии около года. Со всей ответственностью заявляю: социально ориентированное государство — зло. Эти проклятые пособия так расхолаживают, что за год превращают целеустремленных людей в безвольный студень. Там выгодно сидеть, покуривать и ходить раз в месяц за пособием, а стоит начать трудиться — тебя тут же обкладывают безумными налогами, хочется все бросить. За тот год я написал первую половину «Метро 2033», и только это спасло меня от депрессии.

— Ты когда нибудь дрался или считаешь, что, проявив агрессию, никому ничего не докажешь?
— В нашей стране не всегда приходится выбирать, но я старался на рожон не лезть. Люди, которые провоцируют тебя на драку, хотят разрядки, и дать какому-нибудь быку набить тебе твою интеллигентную морду — значит сделать ему подарок. Сейчас станет поспокойнее с работой — займусь боксом. Добро должно быть с автоматом.

— Побывав во Франции раз, люди часто стремятся вернуться туда снова и снова. А ты?
— Франция — страна совершенно особенная, это правда. Конечно, французский шарм, такой заметный, когда приезжаешь в Париж туристом, постепенно перестаешь замечать, если живешь в этом городе постоянно... Что касается француженок — это скорее стереотип, чем объективная реальность. Кто сказал, что француженки — самые раскованные в постели, самые ухоженные и самые стильные? Многие из принципа не бреют подмышки и даже не пользуются дезодорантами, при этом нравы — даже среди молодежи — царят довольно пуританские. Прежде чем дело доходит до секса, нужно выдержать не одно и не два, а часто даже и не десять свиданий. И так не только с французами, а вообще со всеми европейцами латинского происхождения — итальянцами, испанцами, португальцами. Туго у католиков с этим делом, туго. Зато чего у француженок не отнять — это их обаяния. Французский шарм — явление необъяснимое, по полочкам его не разложишь. Тут и манера говорить, и искусство смотреть по-особому, и умение надеть кеды «Пума» на колготки в крупную сетку так, что это кажется верхом стиля. Этим и берут.

— Так скажи, где же все-таки самые красивые девушки?
- Ну, я вообще тяготею к южному типажу — жгучие брюнетки мне ближе платиновых блондинок. Поэтому, наверное, в Италии. И израильтянки есть очень красивые — хрупкие, точеные, с глазами огромными, как у ланей. Но соотечественникам искать счастья за рубежом я бы не советовал — по всем остальным критериям наши девушки вырываются на три корпуса вперед. И кстати, в постели никаких принципиальных различий ждать не стоит — разве что шепчут на ухо там по-французски.

— Если бы перед тобой стоял выбор — наделить женщину либо красотой,
либо мозгами, — что бы ты оставил?
-Это зависит от того, чего ты от женщины хочешь. Если только секса, то ее разум непринципиален, достаточно обаяния и возможности поддержать короткий разговор — от обеда и до постели. А если ты хочешь с девушкой встречаться, то, конечно, невозможно жить с красивой, но глупой.

— Как ты думаешь — останешься холостым?
- Нет, я не буду холостым. Помнится, лет в 20 я очень боялся жениться. Ужасно. Боялся, что женщина станет обузой. Но чем крепче ты стоишь на ногах, тем спокойнее. То есть я сейчас более-менее состоявшийся, нахожусь на таких рельсах, с которых меня семьей и орущими детьми не сбить. А еще хорошо, что до сих пор можно найти девушек, которые очень романтично настроены.

-Много их?
Я сейчас встретил девушку, которая романтично настроена. И меня, циника, настраивает на такой же лад. И все получается.

-Ты можешь простить измену?
-Я предпочитаю об измене не знать. Простить такое можно, а вот забыть не получится. Если ты об этом не знаешь, то не надо копаться, устраивать слежку, втирать в раны соль и перец, выясняя отношения.

-Сам изменяешь? Осознанно?
- Сейчас нет, но раньше изменял часто. Перевоспитываюсь.

-У тебя есть приемы обольщения?
-Я ненавижу людей, соблазняющих по заготовленной схеме. Терпеть не могу, когда читают девушкам стихи, особенно чужие. Это превращается в бездушный конвейер, в колбасную фабрику по соблазнению девушек. И это глупо, потому что флирт — это искусство, игра, турнир.

— Искусство? А, например, книги сейчас — это прежде всего бизнес. Что такое продюсерская литература?
- Я не очень уверен, что когда-либо книги издавали только из просветительских побуждений, из искреннего желания приобщить людей к прекрасному. Раньше это делали, чтобы некий государственный message донести до масс, а теперь — чтобы денег заработать. Все крупные издательства — это корпорации, они относятся к авторам как к продуктам, которые можно сбывать, можно просто упаковывать. Никто, кроме авторов, не заинтересован, чтобы продавались сильные художественные произведения, продаются бренды. У нас в десятке только продукты пиара. И даже те книги, которые сейчас признаются критиками серьезной литературой, например «Сердце Пармы», — это якобы не коммерческая литература... На самом деле и тут без пиара не обошлось, просто им занимались менее заметно для широких масс. Не может в наше время очень талантливый, но неизвестный автор «выстрелить» без поддержки. Кто-то должен за ним стоять, знакомить с критиками, поддерживать.

- Что «ест» покупатель?
— Всегда есть спрос на интеллектуальные темы. Если в обществе есть актуальная тема, которая активно обсуждается, писатель, оседлавший эту волну, имеет все шансы на то, чтобы ворваться в рейтинги. К примеру, появилось поколение менеджеров, у них нет своего героя — тут Сергей Минаев пишет книжку «Духлесс». О чем книжка? В общем, ни о чем книжка. Но при этом корпоративное движение обретает своего героя, этакого Печорина в постмодерн-обработке, корпоративного партизана с лозунгом «Разрушим врага-корпорацию изнутри». Это подается с соответствующей рекламой, и все корпоративные термиты раскупают его книги.

— Ты говоришь, что нужно вовремя оседлать волну. Но сколько времени проходит от задумки до реализации идеи? Не истечет ли срок годности волны?
-Тут я не могу за себя говорить, потому что я все-таки не ориентируюсь на политическую и социальную конъюнктуру. То есть я не буду писать социально-производственный роман о доярках, голосующих за «Единую Россию». Я стараюсь все-таки делать то, что задержится в сознании людей. И будет с интересом читаться даже через двадцать лет. Поэтому на полностью злободневные темы стараюсь не ориентироваться. В принципе, книгу можно настрочить за полгода, если совершенно не задумываться над языком, не работать над метафорами, слогом и стилем, а просто писать все, что в голову придет... Мне кажется, что продажа души дьяволу начинается с малого. И не обязательно дьяволу — может, продюсеру, который просит тебя: «Давай мы вот тут немножко подхалтурим, побыстрее сделаем, два заказа успеем выполнить». И это уже не творчество, а ремесло ради денег. А лет через пять оглядываешься назад и понимаешь, что от тебя ничего не осталось — у тебя есть вилла, кабриолет, гламурная блондинка с силиконовыми сиськами, но вдохновения, ощущения, что делаешь нечто нужное, нет. Все продано. И главное — за что? Это и есть продажа души дьяволу...

- Ты живешь среди повседневной суеты, как и все обычные люди. Откуда берутся идеи?
- Пока я могу говорить о двух своих идеях, вернее, темах, одна из которых — московское метро после ядерной войны. Мне кажется, что она лежала на поверхности, в данном случае — под землей. Не знаю, как никто раньше на нее не наткнулся. Все началось, когда я узнал, что московский метрополитен — это вовсе не подземный трамвай, а самое большое в мире противоядерное бомбоубежище, которое заодно уж используют и как транспортный объект. Само метро — это где-то треть тех подземных сооружений, которые находятся за его стенами (склады, бункеры). Все это строилось на случай ядерной войны. Я просто положил это на современную геополитическую ситуацию и попытался представить, что было бы, если б сценарий, на который рассчитано метро, реализовался в наше время.

- Когда ты писал свой второй роман — «Сумерки», ощущал «комплекс второй книги»?
— На каждого автора, который удачно стартует с первой книгой, критики, читатели и собратья по перу смотрят очень внимательно, когда он выпускает вторую. Потому что часто успех первой книги связан не с тем, что сам по себе автор хорош, а с тем, что тема выбрана удачно или раскрутили как следует. Бывает так, что в первой книге человек уже сказал все то, что он хотел сказать. Была у него, например, какая-то история из жизни, действительно необычная, действительно наболевшая. И она его жжет изнутри, и это уже готовая книга сама по себе. Может быть, там язык не настолько хороший... Например, история африканского мальчика-солдата, который расстреливал своих одноклассников и рубил головы лопатой старухам, стал полевым командиром и торговал наркотиками, а под конец перевоспитался, обратился в веру и написал про все это книгу. И действительно, есть такая книга. Такое вот, может быть, стоит прочитать — просто для того, чтобы представить, чем живет Африка сегодня. Но вторая его книга — например, про его братьев во Христе и их миссию — будет неинтересной, потому что все, что у него было наболевшего, он уже сказал в первой, исповедался. Поэтому любого писателя преследует определенный страх: писатель я, собственно, или просто повезло, как мою вторую книгу воспримут критики, читатели?

- Говорят, ты собираешься писать «Метро 2034». Решил дважды прокатиться на одном и том же бренде? Не боишься, что санки сломаются?
— «Метро 2033» — книжка достаточно детская, я и придумал ее еще в школе, начал писать на первом курсе и закончил в 25 лет. С тех пор работал над «Сумерками», где уже куда лучше продуман и более аккуратно выстроен сюжет, язык, как мне кажется, совсем на другом уровне. «Метро 2034» будет более серьезной книгой. И это не прямое продолжение первой части, просто другой роман из того же мира.

- Как думаешь, классическая литература вымирает?
- Полное вымирание классической литературе не грозит, потому что она насильственно включена в базовую школьную программу. И потом, никогда не вымрут бабульки, которые терроризируют книжные магазины: «А где у вас Гоголь стоит?» Люди, схожие с ними по ментальности, руководят большинством книжных магазинов, они следят, чтобы классика аккуратно стояла на полочках.

- Ты много путешествуешь благодаря своей работе телекорреспондента?
— Да, за два года работы у меня было более пятидесяти командировок — от Эстонии до Гватемалы, от Исландии до Алжира. Каннский кинофестиваль, ливано-израильская война, космодром Байконур, зона отчуждения Чернобыльской АЭС.

- Случалось что-нибудь забавное, интересное?
— Был такой случай... Помню, когда летали личным бортом (самолетом) Сергея Иванова в Баку — сопровождали его на переговорах, он забыл в VIP-лонже аэропорта любимую зажигалку. И вот уже почти взлетели, как он это обнаруживает. Все, завернули обратно. Капитан побежал в аэропорт за зажигалкой. Все были только рады, потому что благодаря этому в Москву мы вернулись за полночь и все журналисты, члены экипажа и бойцы ФСО получили еще по пятьдесят долларов командировочных — суточных.

- И что, это все приключения?
- Разные были случаи. Однажды в израильском городе Кирьят-Шмона снимали репортаж под обстрелом ливанских «катюш». И вот упала ракета, воткнулась в асфальт, торчит оперение. Я выскакиваю из джипа — прилив адреналина, — протискиваюсь с оператором сквозь оцепление, начинаем записывать репортаж. Тут снова воет сирена воздушной тревоги — надо прятаться, потому что второй залп ракет обычно попадает туда же, куда и первый. Нет, мы все же дописываем, потому что надо что-то отправлять в Москву. Я заканчиваю репортаж в шаге от этой ракеты, потом нагибаюсь — взять кусочек на память. И тут полицейский мне говорит: «Молодой человек, не делайте этого. И отойдите отсюда, ракета еще не взорвалась».
Экспедиция на Северный полюс меня не меньше впечатлила: вокруг льды — докуда только достает взгляд... Кстати, на Северном же полюсе был установлен рекорд — первое в мире погружение на дно Северного Ледовитого океана. А я там поставил свой личный рекорд — провел первый прямой телевизионный эфир с Северного полюса. Сейчас собираем документы для «Книги рекордов Гиннесса».

- Скажи, статус известного писателя помогает в общении с девушками?
— Пока не написал книгу, на соблазнение девушки уходит много времени. Сначала знакомишься, потом ей что-то рассказываешь, очаровываешь... А когда она прочла твою книгу, у нее складывается впечатление, что она тебя уже знает: все твои размышления о природе человеческих отношений, о жизни и смерти, целях, мироощущении. Если книга понравилась, она уже создала романтический образ и на него реагирует, при знакомстве говорит: «Ой, Дмитрий!» — и смотрит на тебя затуманенным взором. Слава, конечно, очень в этом деле помогает. Более того, у меня есть подозрение, что все, что мужчины делают, они делают, чтобы добиться успеха у женщин или закрепить его. Потому что ни слава, ни деньги сами по себе, без женщин, не имеют никакого значения.

ФОТОГРАФ: ВИКТОР ГОРБАЧЕВ. АССИСТЕНТ ФОТОГРАФА: АЛЕКСЕЙ ДЕНИСОВ. ВИЗАЖИСТ: НАДЕЖДА КОВАЛЕВА. СТИЛИСТ: ЛАДА АРЗУМАНОВА. НА ДМИТРИИ: ПИДЖАК, РУБАШКА, ДЖИНСЫ, РЕМЕНЬ, ЗАПОНКИ, MEUCCI