Соло на двоих

«Она впорхнула в офис, как райская птица, на ее лице еще отражалось солнце Италии». Будь я бездарным писателем, а не подающим надежды вебдизайнером, именно так я описал бы свою первую встречу с Ириной. Или Иринчиком, как ее называют коллеги. Нет, она не была блондинкой с длиннющими ногами и выдающимся бюстом, и роза Кармен не украшала ее волосы.

Просто Иринчик — БЫЛА. Порой встречаются люди, которых на самом деле нет. А она была. И все это видели или чувствовали.
— Привет!
Это уже мне.
– Найс ту мит ю, это я английский учу. Примерно так я тебя и представляла...
– ???
– Так мне ж звонили все...
Я не удивился. Несмотря на то что Иринчик была рядовым сотрудником отдела продаж, жизнь всего офиса крутилась вокруг нее. И дело даже не в том, что 40 процентов от всей прибыли компании приносила именно она, просто Ирине как-то удавалось «коллектив» превратить в «дружный коллектив». И хотя между собой никто так особо не дружил, но у всех складывалось стойкое впечатление: «а коллектив-то у нас дружный».

Оказалось, что наши с Ирой столы рядом, и мы отгорожены лишь ширмой. В этот день вереницей, как крысы за дудочкой Нильса, за ширму уходили все. Водители с яблоками, директор с загадочными глазами, секретарши со свежими сплетнями... Бесконечные «ах, загорела... ты не представляешь... так не хватало...» Эту картину я наблюдал весь остаток дня.

Так я впервые нарушил золотое правило – не брать работу на дом. На следующее утро мне оказалось совершенно не в чем идти в офис. В моем гардеробе не нашлось ни одного приличного галстука.

***
Пение Иринчика я услышал еще в коридоре. У нее приятный тембр, но она чуть фальшивит, впрочем, в этом даже был какой-то шарм.
– Гутен морген. Хау дую ду? — пропела она.
– Дую потихоньку, — ответил я в тональность ее игривой манере.
Иринчик рассмеялась так, будто не слышала этой старой и несмешной шутки, а я почувствовал себя ужасно остроумным.

На ее половине зазвонил телефон. Иринчик скрылась за ширмой. А я приступил к работе. Вернее хотел приступить. Ира включила кнопку громкой связи... Я буквально вытягивал себя за уши из своего зефирного состояния. Смотрю в монитор, затылком ощущаю космос. Весь. Из-за ширмы:
– У нее была такая внешность, что сразу не поймешь: то ли ей далеко за тридцать пять, то ли тридцать пять еще не скоро...
– И сколько же ей оказалось?
– Тридцать пять.

***
«Чуть свет уж на ногах, и я у ваших ног». Что за навязчивое желание перечитать классиков? Ослабил галстук – не помогло... Первый раз за полгода пожалел, что бросил курить. Нужно было сосредоточиться. Я закрыл глаза и попытался остановить надвигающийся хаос.
– Ты что, уснул? Может, тебе кофе принести? — Иринчик смотрела на меня без тени кокетства, как нежная сестра. Она казалась такой близкой и родной, а, с другой стороны, недосягаемой и потому манящей. Это, наверное, и называется высший пилотаж женского искусства.
– Ты где обычно обедаешь? — продолжала она задавать вопросы. — Хочешь, я тебе чудесную кафешку покажу?

***
– Как тебе на новом месте? — спросила Иринчик, когда мы уже пили кофе.
– Приветливый народ.
– Я должна сказать тебе одну вещь, только ты не пугайся. Тебе комфортно там, где ты сидишь?
– В смысле? — заерзал я.
– Да не здесь, а в офисе.
Видно было, что Иринчик с трудом подбирала слова.
– Твое место какое-то заколдованное. И не надо на меня так смотреть. Понимаешь, все, кто там работали, через короткое время уходили, причем, глядя на них, хотелось вызвать «Скорую помощь».
– Ну, на здоровье не жалуюсь.
– Поначалу все так говорят...

***
Вернувшись в офис, я украдкой осмотрел стол, изучил ящики. Не то чтобы я был каким-то суеверным, боялся «проклятого» места. Просто так заглянул. Из любопытства. А еще я вспомнил, как в первую неделю практически каждый из сотрудников подходил и спрашивал, как я устроился, при этом заглядывая мне в самую глубь зрачков.
А шеф Александр Владиславович (все его звали Сан Славич) как-то уж чересчур по-отечески просил «сразу обращаться, если что». А что это «если что»? Ерунда какая-то! Мне эта работа, эта зарплата, эта И... этот коллектив нравится? Да! Что может заставить меня покинуть это пространство? Успокоив себя таким образом, я решил приняться, в конце концов, за работу.

***
– Ну, надо же а?
Иринчик положила передо мной какой-то журнал и села на край стола.
– Отдыхать в Италии, видите ли, сейчас не модно. Да кому он нужен, этот Тибет?
Невероятно, но мне захотелось послать ее к черту.
– Ира, прости, у меня тут...
Я нерешительно показал на монитор. Иринчик внимательно посмотрела сначала на меня, потом на мои творения, обиделась на мое равнодушие к ее тревогам и ушла к себе.

Однако недолго я наслаждался тишиной. У Иринчика, как всегда, играла какая-то радиостанция со старыми шлягерами. «Исчезли солнечные дни...» — запел Валерий Леонтьев. «И птицы улетели», — вдруг подхватила Ира. Корифей советской эстрады пел тихо, но чисто. Иринчик – наоборот. «Пусть у меня на волоса-ах лежит на-ны-на сне-ег... но ты моя любимая-а, конечно, лучше всех». Я начал сходить с ума, потому что песня оказалась длинной.
– Я знаю, что тебе нужно, — выглянула она из-за ширмы.
– Тишина и покой? — с надеждой спросил я.
– Угадал. Сейчас я научу тебя. Сядь прямо, расслабься и положи руки на подлокотники, дыши ровно. Теперь повторяй за мной: «Ом мани падме хун».
– Во-первых, не хун, а хум, и, во-вторых, может, мне поможет обыкновенная тишина? Просто тишина. Такая, когда нет звуков. То есть абсолютно. Так бывает, когда никто не говорит, не поет, не пляшет...

Я шел с работы очень недовольный собой. Какого лешего накинулся на нее? Не мог объяснить по-человечески? Завтра же извинюсь за срыв и попрошу вежливо, но твердо не отвлекать меня во время работы, не петь громко песен и не говорить по телефону по громкой связи.

***
Первая мысль, которая пришла мне в голову, когда я на следующее утро увидел свое рабочее место: «Где я?» Треть стола занимала какая-то кадка с деревом, вокруг нее стояли три разные по размеру стеклянные пирамиды, над столом висел красный бумажный шар с красной же кисточкой-метелкой, а на мониторе развалились два пузатых нэцке. И все это в приторно-сладком дыму того, что почему-то называют благовониями.

Мне удалось уговорить себя не поджигать сразу всю эту красоту вместе с Иринчиком. «Не надо совершать никаких резких движений, — медитировал я, — не надо издавать громких матерных звуков.
– О, бонжорно! Буэнос диас... Обрати внимание. Вот сейчас на столе все расставлено по правилам фэн-шуй. Это важно, чтобы сохранять гармонию и спокойствие духа.

Оно пришло. То самое "если что", про которое говорил шеф. Осталось решить, каким образом объяснить суть моей проблемы? Пожаловаться шефу на то, что Иринчик решила стать мне родной матерью, и теперь мне житья нет? Смешно. Между тем всеобщее обожание Иринчика не спадало: мужская половина коллектива соревновалась в том, кто первый расскажет ей новый анекдот. Они очень старались, и не зря. Все были вознаграждены. Иринчик так заразительно смеялась (даже если она слышала этот же анекдот пятнадцать минут назад), что каждый ощущал себя победителем. Однажды, после того как в течение всего дня я слышал из-за ширмы один и тот же вопрос: "Кто белый, черный и красный одновременно?" и, естественно, один и тот же ответ: "Обгоревший на солнце пингвин", я решил отличиться.

Я заглянул к Иринчику, когда, наконец, все местные мужчины получили свою порцию счастья.
– Слышала новую хохму?
Мука, едва мелькнувшая в ее глазах, доставила мне садистское удовольствие.
– Нет, — Иринчик улыбнулась мне так, будто я единственный мужчина на Земле.
– Кто белый, черный и красный одновременно?
– Кто? — Иринчик набрала грудью воздух, чтоб вознаградить меня своим лучшим смехом.
– Смущенная зебра.
И вдруг увидел, что с девичьим лицом происходят метаморфозы, как в зеркале комнаты смеха. Иринчик как-то странно стала мотать головой, будто отгоняя слуховую галлюцинацию. А вместо годами отрепетированного смеха я услышал восклицания на никому неведомом языке. Это было настоящей музыкой. После такого триумфа мне было ничего не страшно.

На следующий день я приехал в офис на полтора часа раньше. Примерно столько мне нужно, чтобы закончить работу в срок. Я был полон решительности, как матадор, который готовится к встрече со своим рогатым соперником.
"У любви, как у пташки, крылья, ее никак нельзя поймать. Пум-пум-пумпум..." Увы, я не сразу понял, что значит этот голос.

***
Два часа дня. Я продолжал играть в гляделки с монитором. Первым не выдержал он. У меня перед глазами поплыли рыбки. "Это успокаивает", — так ОНА объяснила смену скринсейвера. По ту сторону ширмы бурлила жизнь.
– Мой психотерапевт мне сказала, что любовь – это психофизическая реакция, помноженная на собственные иллюзии и фантазии. И, ты знаешь, мне сразу стало легче.
Я пришла домой, включила любимый фильм. Правда, он длинный, философский. С Брэдом Питтом.

***
"Тьма, пришедшая со стороны Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город". Во мне что-то булькнуло, потом оборвалось и рассыпалось мелодичным звоном. И наступила такая благодатная тишина, что мне показалось, будто я умер и за свои страдания попал в рай. Но когда открыл глаза, первое, что я увидел, было испуганное лицо Иринчика.
– Что с тобой? Почему ты на меня так смотришь? Это же я – Ира.
Она мягко отвела мои руки от своей шеи.
– Ты хорошо себя чувствуешь? Мне кажется, ты переутомлен. Давай я тебе спою расслабляющую мантру.
При слове "спою" по моему телу пробежала нервная дрожь, но я тут же обрел способность говорить.
– Не надо, — просипел я.
Сказавшись больным, я вышел из офиса под сосредоточенными взглядами коллег.

***
"Лошате ми кантаре... и на-на-най на-на-най-на... лошате ми кантаре... итальяно веро..." Иринчик сегодня в голосе. Не к добру.
До конца рабочего дня полтора часа, а у меня еще лошате ми не валялся...
"Лошате..."
Убью, заразу! — остатки сознания сигналят, что это мой голос. Рев раненого в пятку слона. "Держите меня семеро!" (Не могу поверить, что я смог произнести эту идиотскую фразу.) Дальше все, как во многих фильмах: Иринчик на полу, я уперт носом в стол. Визг... Синяки на запястьях, и почти в унисон звук двух сирен...

Уверен, что так все и было бы. Но человеческие возможности безграничны. Неожиданно для себя оказываюсь в курилке.
– Извините, есть сигарета?
Давно заметил, что человеку некурящему, а тем более тому, кто бросил, всегда дают сигарету с удовольствием. Мне что-то говорят, а я, пытаясь выбраться из своего ада, считаю, сколько килограммов всякой мятной дряни я съел, чтоб бросить курить? Теперь самое главное: что делать? Варианты: либо запастись терпением, либо валерьянкой, либо... Этот третий вариант не устраивает никого, но, по-видимому, ничего другого не остается.

Шеф явно расстроился, увидев мое заявление. Жестом он пригласил меня присесть.
– Вот ведь напасть какая... Ты уже седьмой человек за год, кто уходит с этого места. Я даже не буду спрашивать, почему. Шесть раз я задавал это вопрос и знаю ответ: личное.

Он лишь вопросительно на меня посмотрел, я кивнул.
Шеф наклонился ко мне и заговорил шепотом.
– Я тут подумал, может, офис освятить, что за чертовщина такая...
– Не поможет.
– Ты подскажи, что делать-то?
С меня ведь тоже спрашивают, что за текучка...
Глаза Сан Славича за линзами-медузами смотрели так умоляюще, что я согласился остаться еще на еще неделю – подумать.

***
А за эту неделю все изменилось. Иринчик переехала в другой филиал нашей фирмы. Причиной стали странные угрозы в ее адрес. Начали приходить анонимные письма, в которых говорилось, что если она не покинет это здание, то на нее будет наслана порча. Сначала Иринчик не придала значения этой галиматье. Почему она, один из самых ценных сотрудников, должна куда-то уходить? Но однажды она обнаружила в ящике своего стола пучок спутанных волос и мертвого мышонка. На визг Иринчика прибежали все. Началась суета: один побежал за валерьянкой, другой, обмотав руку платком, нес несчастного грызуна в мусорку, кто-то пытался дозвониться до справочной с целью выяснить номер телефона церкви, чтобы вызвать священника и освятить помещение. Сан Славич принес коробки и начал в них складывать вещи Иры.

"Что за прелесть эти сказки, каждая из них – поэма"! Все-таки надо перечитать классиков...