Мой грустный друг: почему мы любим печальных мужчин?
Уже на стойке регистрации в берлинском аэропорту чувствуешь себя, как в России. Красивые лица редеют, а если и остаются, то никакого внимания на тебя не обращают. На единственного высокого мужчину сразу набрасывается пять пар бешеных девичьих глаз. Он, как и полагается деловому европейцу, прячется в гаджетах и решает какие-то важные вопросы. По счастливой случайности, именно он оказывается твоим спутником в самолете и уступает тебе место у иллюминатора. А его гортанный немецкий лихо сменяет идеальный русский. Пары заинтересованных охотничьих глаз все еще снуют по салону в поисках красавца, а ты даже пообщаться с ним можешь на одном языке. Отличная маскировка: пахнет от него так же, как от немца — свежестью. Будто вместо парфюмов они выливают на себя кондиционер для белья (что не исключено). Но имя и юмор — чересчур русские. Тут можно с облегчением выдохнуть, потому что какими бы душками ни были иностранцы, с ними особенно не поюморишь.
То есть вы в любом случае будете мило смеяться, но не хватаясь за животы. А здесь можно упиваться родными сердцу остротами и давиться рейсовым чаем, греша на мысли о том, что любовь начинается со смеха. Кроме того, новый знакомый будет рассказывать тебе волшебную историю своего успеха: обычный русский парень с тяжелым детством и огромными перспективами уехал в Европу, и теперь мотается туда-сюда, и это еще не предел! А ты, обычный впечатлительный турист, будешь называть его «молодцом» и задавать кучу вопросов. Есть одна очень интересная штука, которая присуща большинству русских мужчин: они не задают вопросов. Если он понял, что интересен тебе (хотя даже если не понял), он будет мастерски упиваться интереснейшими историями своей жизни и ты даже не заметишь, что кроме слов «вау», «да ладно?!» и «супер», тебе больше ничего не придется говорить. Даже если ты начнешь: «А вот я, например...» он виртуозно тебя перебьет. В отличие от него, твой недавний знакомый-немец — если сам не станет спрашивать (а это не просто заинтересованность, но проявление вежливости), то будет угадывать, чем ты занимаешься, что любишь и сколько тебе лет.
Возникает вопрос: почему, чтобы закончить вечер у него, европеец за два часа вашей встречи из кожи вон вылезет, чтобы побольше о тебе узнать, а русскому перед таким финалом ничего не требуется (вроде как он и так все о тебе знает, заочно)? Причем он серьезно не будет осознавать, что для тебя вопросы — значит его заинтересованность в дальнейшем общении. Зато с абсолютной уверенностью сможет тронуть тебя за руку или убрать волосы с лица.
Почему-то наши мужчины взяли на себя ответственность источать взглядом печальную поволоку, которой так не хватает женщинам. Не зря европейцы, когда их спрашиваешь, кого из русских писателей и поэтов они знают, называют стандартный набор из Толстого, Достоевского и Пушкина, чья русская душа так и рвется от переживаний. А из немецких писателей у них обычно фигурируют революционеры или финансисты — никак не тонко чувствующий Ремарк. Но холодный расчет вряд ли закаляет иностранцев, романтичность в них тоже, как правило, оптимистичная. А вот твой новый знакомый с отчаянной улыбкой рассказывает, как тяжело ему донести до своих ровесников то, что нужно больше трудиться, и как часто ему самому это не удается: ах, как жаль, что в сутках только 24 часа! И получает ожидаемое поощрение: «Да ты что, ты же такой умница!» Иногда складывается впечатление, что за комплименты русских мужчин обязательно нужно платить встречным комплиментом (или просто дарить их безвозмездно).
В другом случае его накрывает ужасная тоска, которая может запросто посоревноваться с постоянной женской депрессией на тему «недостаточно хороша». С русским мужчиной, вступая на еще непонятную стадию отношений, ты заключаешь сделку: ты — мне, я — тебе. И здесь затевается игра не в поступки, а в комплименты, на которые мужчины еще и реагировать не умеют (то есть реагируют тоже по-женски) — либо машут рукой, мол, ты с ума сошла! Либо, наоборот, совершенно игнорируют — вроде как не замечают, но внутри себя тают, как мороженое. Только это не спасает их от пессимистических настроений. Конечно, в заложенной нашей культурой печали тоже есть свои плюсы: чувства и эмоции в русских мужчинах развиты намного лучше, чем в европейцах. Они помнят обо всех праздниках и датах, сопереживают тебе, впадая в практически идентичное твоему состояние, обнимают тебя до хруста костей, если радуются.
В отличие от немцев, которые отмечают только Рождество и Октоберфест, не пишут длинных писем, не растекаются мыслями, говоря лишь по делу, и на «раз-два» решают все твои проблемы (что часто раздражает, потому что никто не пострадал часок-другой вместе с тобой). Получается, что неиссякаемая грусть является в наших мужчинах практически родоначальником всех остальных чувств — положительных или отрицательных. Им в одинаковом количестве с нами необходимы поощрение, умиление, внимание (кстати, это основное) и забота. Ты даже привыкла не удивляться, когда он, совершенно разбитый, обращается к тебе в упадническом настроении: «Все очень плохо, я полный идиот (мягко говоря), что мне делать, помоги». И тебе сначала его жалко – что тоже не назовешь положительным чувством, а потом ты эгоистично думаешь: «Какого черта! Это мы испокон веков были несмеянами и кисейными барышнями, это нас надо было веселить!» Ни один Иван-Дурак/Царевич никогда не впадал в депрессию и не считал себя идиотом, даже забыв отрубить одну из голов сказочного змея.
К сожалению, в России женщина и мужчина уже давно не различаются ни по каким признакам (кроме гендерных): ответственность всегда одинакова. Может, именно поэтому мы сначала так поражаемся оптимистичным европейцам. Ведь в нас каким-то чудесным образом заложена любовь не только к самокопанию, но и к выискиванию путей по спасению грустных мужчин.
Так что это не просто заключение сделки, но еще и испытание, после которого тебе можно давать черный пояс не только по искрометному чувству юмора, но и по выживанию в действительно диких условиях.