Как я провел лето

Здравствуй, золотой сентябрь! Раньше мы встречали тебя именно с таким сочинением в руках. И пусть сегодня это творение нам заменили шоколадный загар во все тело, пять гигабайт зафиксированного летнего счастья и кучка сувениров со всего света, привычка подводить летние итоги осталась.

Польза от проведенного лета бывает разная. В младшем школьном возрасте моей главной летней задачей было хоть немного поправиться. Возвращаясь из пионерского лагеря, я звонко рапортовала родителям: «Июль прошел не зря! Я прибавила полтора килограмма!» Особенно сильно восторгалась мама: «Ур-ра, вот молодчина!» Что характерно, прошло каких-то ...дцать лет, и та же самая мама безжалостно пресекает мою попытку потянуться за четвертым пирожком у нее в гостях: «Хватит, ты уже сама, как пирожок!»
А однажды я провела лето в деревне. Парное молоко в компании свежего воздуха принесло мне прибавку роста в тринадцать сантиметров и переместило с предпоследнего места в строю на уроках физкультуры на первое. И сейчас порой, кружась в танце с каким-нибудь незадачливым кавалером, страстно дышащим мне в плечо, я нет-нет, да и вспомню молочное лето.
Теперь каждое лето я стараюсь посвящать занятию более интересному, чем набор веса, – с этим у меня круглый год все в порядке. Я пытаюсь научиться чему-нибудь новому! Ведь это так классно, сидя дома во время завывающей ветром, грязной и неуютной осени, вспоминать не только, как на пикнике Андрей упал в реку в одежде, а ты так ни разу и не надела отличные белые шорты, которые удачно отхватила на июльской распродаже, но и свои маленькие летние победы. Я вообще очень люблю преодолевать трудности, возможно, в прошлой жизни я была олимпийским чемпионом по бегу с препятствиями, ведь меня хлебом не корми – дай что-нибудь преодолеть! А если учесть, что мало кто может потягаться со мной по части трусости и осторожности, то и препятствий передо мной – намного больше, чем перед спортивными девушками неробкого десятка.
Так, например, я лично знаю тьму девушек, которые сразу после окончания школы отучились в автошколе и управлялись с механической коробкой передач не хуже, чем с тушью для ресниц. Мой же путь на автокурсы длился долгие десять лет. Да и придя на занятия, я не блеснула ничем, кроме того, что сожгла несчетное количество дисков сцепления, а инструктор Миша после наших занятий, на которых он ни на секунду не снимал ноги с тормоза, признавался товарищам, что начал седеть. Иногда, проезжая по улицам, я встречаю седого как лунь, замечательного и терпеливого инструктора Мишу и приветливо улыбаюсь ему в окно. Миша обычно резко разворачивается и исчезает из поля зрения. И зря, езжу я аккуратно и медленно, очень медленно! Подумаешь, диски сцепления.
Кроме механической коробки передач я боюсь: высоты, глубины, скорости, мостов, лошадей, змей, пауков и публичных выступлений. Успешное преодоление любой позиции из перечисленного прошу считать подвигом.
Этим летом в далекой южной стране мне, как по заказу, представилась возможность совершить очередной подвиг. Сгоряча я подписалась на одну экстремальную экскурсию, включающую как восхождения на гору, так и погружения под воду. Мы прошли почти все миссии, участники экспедиции уже были не способны ни петь, ни рисовать. Внезапно старые джипы остановились в каменистой пустыне, и мы с трудом выкатились наружу. Неутомимый проводник, похоже, не без садистских наклонностей подвел нас к отдыхавшей верблюжьей компашке, мы вскинули фотоаппараты, полагая, что привезли нас сюда с целью пофотографировать живописных животных.
– Выбирайте себе верблюдов, — пригласил он.
– Ага, каждого на своем будут снимать, — сообразили мы и кинулись осматривать моделей. Я встретилась глазами с огромным белым верблюдом. Я тоже была самой высокой из присутствующих путешественников – нас сразу потянуло друг к другу.
Кто взобрался, кто вспорхнул, а я лично, не побоюсь этого слова, взгромоздилась на выбранного верблюда-баскетболиста. Он поднялся на ноги, и я закачалась на высоте два метра над уровнем острых камней. Впрочем, ухватившись руками за специальные приспособления, я не ударила в грязь лицом и браво выпрямилась. Меня сфотографировали.
– Как с него спуститься?
– Не надо спускаться, поехали, — сверкнул белоснежными зубами провожатый-злодей.
– Куда? — простонала я. — Давайте уже в машину.
– Нет машины, — развел он руками. И впрямь, джипы исчезли без следа.
– Здесь всего десять километров, — утешил он. — Можно и пешком, но через горы очень долго. А там – машина ждет.
Путешественники переглянулись. Группа состояла главным образом из мужчин. Их вид транспорта, похоже, не смутил. С горем пополам караван стартовал.
Мой скакун оказался на полметра выше любого из верблюдов нашего каравана, вид имел вполне важный, и ему вряд ли доставляло удовольствие плестись в самом хвосте процессии. Более проворные всадники уже скрывались за линией горизонта. Грандиозный же корабль пустыни, на чьей спине нервно ерзала я, шел в час по чайной ложке. Я чувствовала его молчаливое осуждение. Время шло. Вскоре меня обогнал даже замыкающий шествие бедуин, которому по роду службы следовало плестись в хвосте и, видимо, подбирать павших караванщиков. Его хилый верблюдишко, достававший моему красавцу до подбородка, не вынес созерцания моей понурой спины. При этом я заметила, что проскакавший мимо меня проводник цокал языком довольно хитрым образом.
Стало ясно, что я сгину в горах, и мои аппетитные останки достанутся шакалам, если немедленно не установлю вербального контакта с верблюдом.
– Буцефал! Мальчик! Васята! Братан! Дымок! Леонид!
Корабль пустыни на мои попытки познакомиться не обращал ни малейшего внимания.
– Зорька! Сергей! Сивка-Бурка! Юрочка! Гнедой! Павлик!
Тут ухо верблюда чутко шевельнулось. Что ж, Павлик так Павлик.
Я хотела крикнуть басом «Н-но, мертвая!», но застеснялась и вежливо спросила:
– Павлик, может быть, поедем побыстрее?
Павлик оказался молодцом и начал вышагивать веселей.
Но караван неумолимо отрывался от меня и таял за горизонтом, вокруг были горы и море. О цивилизации напоминал только садист-провожатый, который подъезжал на болиде-верблюде, ехидно меня фотографировал и вновь уезжал.
Неожиданно для себя я стала пощелкивать языком. Получилось ничуть не хуже, чем у бедуина. Павлик, почуяв опытного погонщика, пошел рысцой. Будущее стало терять трагическую окраску, и скоро мы догнали караванщиков.
– Павлик, обгоняем, — негромко сказала я.
Павлик был рожден для гонок. По всем правилам обгона он приблизился вплотную, фырканьем обозначил свое намерение обогнать и увеличил скорость. Обогнанный верблюд жалко крякнул. Мы стали входить во вкус. Уже полкаравана осталось за спиной, мы были настроены решительно.
Мое цоканье звучало, как песня. Мой горбатый рысак несся во весь опор. На узкой горной тропе я преодолевала свои страхи и была счастлива. Это были первые гонки в моей жизни.
Двигающийся во главе каравана широкоплечий дяденька, похоже, провел в седле лучшие годы своей жизни и не хотел сдаваться без боя. Когда мы с Павликом усталые, но довольные приблизились к лидеру гонки, он пришпорил своего верблюда и ускорился, да что там ускорился, он помчался вскачь. Вы думаете, кто-то из нас с Павлом засомневался в победе? Несколько километров мы двигались с дядькой вровень – то Павлик на полкорпуса обходил соперника, то понукаемый упрямым дядькой тот выходил вперед.
Но врожденный талант к цоканью по-верблюжьи, задатки к дрессуре копытных и общая настойчивость привели меня к победе. Последнюю треть пути мы неслись с Павликом по пустыне в гордом одиночестве, я пела разные песни из жизни конников и лучилась от счастья. Горечь разлуки плескалась в глазах Павла, когда мы расставались, я грустила и обещала писать. О нем.
После триумфа в пустыне целых три дня я могла только стоять или лежать – роскошь сидения на стуле была мне недоступна. Мозоли на руке не сошли до сих пор, кроме того, уязвленный дядька всю дорогу уверял меня, что Павлик – кобыла. Я не успела проверить половую принадлежность гордого животного и сказала дядьке: «Тем хуже для вас, значит, вас обогнали две девушки. Не стыдно?» Восторг победы я помню до сих пор. И точно знаю, что следующим летом научусь еще чему-нибудь новому!