Что-то новенькое

...ДЛЯ Натальи Радуловой

В новом году я хочу новый...ОБМЕН ВЕЩЕСТВ. То, что с нынешним что-то не так, я заметила еще лет в 17, когда поселилась в комнате общежития с двумя милыми девочками.

Мы завтракали, обедали и ужинали вместе. Догадайтесь, какая из нас была самой худой? Правильно. Та, что всегда брала добавку, обильно поливая ее майонезом или сгущенным молоком. Какая была полненькой? Тоже верно. Та, что отказывалась добавлять сахар в кофе и даже на своем дне рождения не пробовала торт. Я держалась в среднем весе и мечтала стать такой же истощенной, как подруга №1. Но ни чай «Стройность», ни пробежки по стадиону, которые мы совершали с подругой №2, этому не способствовали... В общем, из студенческих лет я вынесла только одно знание: гены рулят. Наша внешность на 90% зависит от наследственности. К примеру, я могу сколько угодно бороться со своими голубыми глазами, пытаясь сделать их карими: вставлять цветные линзы, прятать за солнцезащитными очками или стыдливо прикрывать ресницами. Все равно моя радужная оболочка не станет чайного цвета. С бедрами та же ситуация.

Я старожил спортклуба. Но владельцы этого заведения не будут в восторге, если я сообщу об этом новым посетителям, которые приходят оформлять абонемент. «Сколько-сколько лет вы занимаетесь аэробикой и плаваете в бассейне? — спросит меня потенциальный клиент. — Хм... Пожалуй, поищу другой спортклуб».

«Дженнифер Лопес никогда не обретет фигуру Кейт Мосс...»

Правда такова: то, что дано от природы, можно лишь слегка корректировать и держать в тонусе. Кардинально и навсегда это не изменишь. Дженнифер Лопес никогда не обретет фигуру Кейт Мосс, даже если первая будет каждый год участвовать в благотворительном марафоне, а вторая за жизнь выпьет столько крепкого и безумно калорийного алкоголя, что его энергии хватит для запуска ракеты на Луну.

Или взять моего брата. «А у нас есть что поесть?» — эту фразу он произносит через пятнадцать минут после обеда. По вечерам чаще всего его можно застать в позе «голова в холодильнике» – брат всегда полон надежд, что найдет там масло или сосиски, или кусок пирога, который не заметил в свои первые пять тысяч заходов на кухню. Этот 23-летний мужчина, который ежедневно, как в топку, закидывает в себя килограммы еды, выглядит как тонкая березка у околицы. А все потому, что пошел в худосочного дедушку. А я похожа на нашу бабушку, которая как-то сломала стул, присев на него. И мне приходится прилагать серьезные усилия, чтобы со мной не случилось то же самое. Я делаю упор на кардионагрузки, слежу за питанием, даже на романтической прогулке мысленно высчитываю, сколько калорий «ушло», – и все лишь для того, чтобы вместо плаща не пришлось покупать в магазине «Все для туризма» двухместную палатку. Ну и как при такой наследственности не мечтать о чуде?

Конечно, я завидую тем, кому с метаболизмом повезло. Еще бы не завидовать, если делаешь репортажи о модных показах, о жизни модельных агентств или фотосессиях для fashion-отделов и видишь, что красавицы там питаются совсем не проросшим зерном пшеницы. Красавицы жуют гамбургеры, картошку фри и запивают все это соком – какой он, господи боже мой, на вкус? – из пакетов. Они за один присест уничтожают мою месячную норму калорий и затем, склонившись к диктофону, томными голосами сообщают секреты своих потрясающих фигур: «Просто за собой надо следить».

«Ничего страшного, — говорит мама. — Жирок женщине необходим, чтобы выносить ребенка». Черт, да я в таком случае способна родить тройню. И не сказать, что я так уж сильно переживаю на этот счет – просто надо ж было что-то написать в этой статье, кроме того, что мечтаешь получить в 2010-м миллиона два-три долларов. Но время от времени я задумываюсь: почему бы мне не быть одной из хрупких созданий с тяжелыми веками, которые сводят с ума всех мужчин? Почему мне достался только ум? Хотя... было бы обиднее, если б в новом году пришлось просить у Деда Мороза чуть больше мозгов.

...ДЛЯ Нины Гечевари

В новом году я хочу себе новую...

ПОДУШКУ! Кто-нибудь наверняка скажет: какое дурацкое желание. Что такое подушка? Это же мелочь. Это же тьфу! Хочешь новую – пойди да купи!

Где угодно можно купить новую подушку. В любом районе города, в любое время суток. Даже в три часа утра, если заморочиться, можно поехать в круглосуточный гипермаркет и вызвать краткий всплеск живого недоумения у сонной кассирши, уставшей продавать алкоголь, сигареты и майонез (наверное, ей кажется, что все ночами только и делают, что пьют, пьют, пьют, а еще курят и заправляют салаты), – даже в три часа утра здесь можно приобрести полное убранство королевской опочивальни вместе с балдахином и золочеными тапочками. А также мангал, прыгательный батут, резиновый мяч для занятий спортом, живых раков, сыр горгонзола пещерной выдержки, автомойку... Такая насущная вещь, как подушка, вовсе не самая странная покупка в три часа утра!

Однако это для кого как. Я, например, вовсе не из тех людей, кто пойдет и просто так, за здорово живешь, купит себе новую подушку. Новые сапоги – пожалуйста. Купальник с бисером, куртку, новую помаду и крем для лица, новые чашки, новый коврик для входной двери – с удовольствием. Даже новый ноутбук. Даже новый футляр для ключей (хотя я знаю истории, когда все начиналось с футляра для ключей, а заканчивалось чемоданом от Луи Вюиттон). Но все это вещи, которые стыдно употреблять старыми и некрасивыми. Люди скажут, что либо ты мало зарабатываешь, либо тебя никто не любит.

«Твоя подушка это на 200% твое личное дело».

Другое дело – подушка. Твоя подушка – это на двести процентов твое личное дело. Ведь даже тот, кто любит тебя больше всех на свете, каждую ночь засыпает на своей собственной подушке. И даже если твоя подушка покажется ему вдруг неудобной, он подумает, что это все потому, что он привык к своей. Никто не спит на твоей подушке, кроме тебя. С другой стороны, индустрия рекламы в большинстве своем обходит подушки стороной. И никто тебе не внушает, используя средства массовой информации и коммуникации, что, если ты спишь на старой подушке, ты впустую тратишь свою жизнь и не можешь гордо носить звание настоящего человека.

Для того чтобы купить новую подушку, обычно нужны великие перемены. Замужество, переезд, развод, пожар... Моя старая неудобная подушка каким-то образом сумела выжить во всех жизненных катаклизмах. Я всегда к ней возвращалась. А она – ко мне. Она на самом деле старая и неудобная. Я сплю на ней всегда, сколько себя помню. Может быть, с рождения. А может, еще раньше. Она тяжелая и плотная, будто набита цементом. Она комкастая и клочкастая. И всю жизнь из нее торчат колючие хвостики перьев. Если дернуть, вылезает огромное острое перо. Таким пером, должно быть, писал Александр Сергеевич Пушкин. Ее давно пора бы выбросить на помойку. На свалку истории.

Но, с другой стороны, как? Ведь на этой подушке я увидела столько самых сказочных снов. На эту подушку было пролито столько девичьих слез – да и недевичьих уже тоже предостаточно. Сколько раз я на ней болела с температурой сорок. Сколько раз завязывала ее в самые невероятные узлы, устраивала поудобнее под спиной, чтобы сесть и прочесть новую суперинтересную книгу. Сколько раз я лупила ее кулаком оттого, что не могла сомкнуть глаз, – из-за обычной бессонницы или (как говорила в детстве моя сестра) когда «сердце блеет» перед большим событием или путешествием. В этой подушке каждое перышко пропиталось моими эмоциями. Не говоря уже о запахах всех моих духов и всех разнообразных жидкостях, когда-либо на нее пролитых, от теплого молока до крепкого алкоголя.

Мне решительно необходима новая подушка. Каждый раз, когда я засыпаю на новой удобной подушке, в гостях ли, в каком-нибудь отеле, я думаю: «Боже мой, как здорово спать на хорошей подушке! Надо срочно купить хорошую подушку!» Но также решительно я не представляю, как можно вынести на помойку старую – под дождь, на холод, к глупым серым голубям, набитым пакетам и противным отбросам. С одной стороны, если ты спишь на плохой подушке, это показатель твоего отношения к себе. Но с другой...

Возможно, в новом году со мной произойдет что-нибудь великое. Что, я надеюсь, заставит меня без всяких сожалений купить себе новую, крепкую, ладную, мягкую, нежную, сонную подушку. Или старая наконец признает, что пора уже уйти на покой и порвется напополам, высыпав все свои острые язвительные перья, годные разве что для сочинения эпиграмм. Или она уже наконец решит, что пора исправиться, хватит мучить людей, и сама по себе поправится, набьется чем-нибудь свежим, ласковым, нежным, пухлым, уютным...

Может быть, подушка – это просто синоним жизненного опыта?

Хочу в новом году новую подушку. Но чтобы при этом ни одной старой, доброй подушки не пострадало. Глупость какая, новая подушка – какая ерунда.

...ДЛЯ Антона Бубликова

В новом году я хочу себя новую... новый... новое... ДА НИЧЕГО Я НЕ ХОЧУ, ЕСЛИ ЧЕСТНО. Я вообще Новый год не люблю.

Я в Новый год подвожу итоги, и, как правило, итоги такие, что никаких бонусов мне за прожитый год не полагается. Год – это слишком мало. Было бы, конечно, здорово, если бы в году вдруг оказалось не двенадцать месяцев, а двадцать два или хотя бы пятнадцать. Представьте, 31-е, все в унылом расположении духа, сыр в тарелках заветривается, но есть его все равно раньше времени нельзя, а тут президент в телевизоре неожиданно говорит:

– По совету Антона Владимировича Бубликова, — тут он делает паузу, как обычно, — которого лично я очень уважаю (снова пауза), — мы решили подарить россиянам три дополнительных месяца: лентябрь, проспабрь и бублябрь. В эти месяцы каждый из вас может сделать то, что обещал себе в прошлый Новый год, но не успел.

Это бы многое упростило, честно.

– А тем, кто не уложится в эти три месяца, — продолжает президент, — мы предоставим еще две недели. И так – каждый год!

«В конце декабря я себя грызу: не успел, не сделал, лодырь!»

Думаю, отличная идея, нобелевка плачет. В ней есть, конечно, небольшие шероховатости. Например, Новый год сначала придется праздновать в апреле, потом в июле и так далее. Но так даже интереснее, особенно если Новый год придется на бархатный сезон. Но пока Новый год застрял в конце декабря, я исправно себя грызу: не успел, не сделал, мямля, лодырь, а вот Гайдар в шестнадцать лет, а вот Цезарь... Сейчас бы салат или хотя бы сыр, или, может быть, стяну колбасу, она вроде бы горкой, ее не заметят. И тут звонит мама.

А родители мне исправно дарят одежду. При встрече насильно кормят, а когда хотят позаботиться заочно – покупают рубашки и свитера. Пока я был маленький, они все покупали на вырост, а теперь все их подарки на пару размеров меньше, чем нужно. Носить можно, дышать – почти нет.

– Долго думали, что тебе подарить, — говорит мама, — но увидела эту рубашечку и сразу поняла, что она тебе подойдет. И папе такую же взяла.

Спорить с мамой бесполезно. Это внешний мир может ошибаться, а мама всегда права. Я даже думаю, что она замечает некое несовпадение размеров, но в глубине души уверена, что это я назло все порчу, и только природная тактичность не дает ей высказать это подозрение вслух.

– Вы на стол накрыли уже? — говорит мама. — Что М. приготовила? У вас там вообще есть еда?

Сухари да вода, хочу ответить я, чтобы посмотреть, что мама будет делать. Но ничего такого не произношу. Мясо, говорю, пахнет, картошка. Салаты какие-то, сыр вот лежит, колбаса.

– Лучше бы к нам приехали, конечно, — говорит мама. — У нас так весело, я отбивные сделала.

Бьем и смеемся – это, в общем-то, краткая история моей семьи. Я своих родителей люблю, но это как если бы Маугли воспитали не пантера с медведем, а две индийские кобры. Окружающие думают, что Маугли – неблагодарный сухарь, а парень всего лишь старается держать дистанцию.

– М. вам тоже привет передает, — говорю я маме. — Вы там как, не болеете?

– Тут папа с тобой хочет поговорить, — отвечает мама. Врать она не любит.

– Эй... — говорю я.

– Ну, можно сказать, не болеем, — говорит мама. — Зачем нам болеть?

– Эй... — говорю я.

– По сравнению с прошлой неделей, — говорит мама, — вообще огурцом.

Это чудовищно, что они с каждым годом становятся старше и дальше. Будто мы медленно расходимся в разные стороны в тумане, теряя знакомые очертания за молочной пеленой. В принципе любые человеческие отношения – это короткая встреча и, если повезет, растянутое во времени расставание, но именно в случае с родителями это так несправедливо, что я от расстройства беру с тарелки ломтик сыра и кладу его в рот. Через двадцать минут в комнату с кухни возвращается М.

– Тут как бы сыр закончился. И колбаса, — говорю я.

– Я тебя люблю, — говорит М.

Она, конечно, ничего такого не говорит. То, что она говорит, в журнале не напечатают.

– ...И вообще, надо говорить не «сыр закончился», а «я сожрал сыр», — продолжает М. — Надо брать ответственность на себя.

– Надо, — говорю я. — Сожрал.

– Ну и бог с ним, — говорит М. — Нового нарежем.

В общем, в новом году ничего нового мне не нужно. За исключением сыра и колбасы.

Фото: EASTNEWS