Скромное обоняние страны

Хорватия пахнет морем – это понятно. Но море – только основа для коктейля из сотен компонентов, который расточительные хорваты считают воздухом и пьют каждый день, не пьянея. По раскаленной от жары брусчатке старого Ровиня можно идти зажмурясь, ориентируясь только на нюх. Вот запах сырости из темной арки (скорее всего, где-то внутри обязательно висит распятие). Слабые нотки химической отдушки: над твоей головой сушится белье. Запах плесени из открытого подъезда – как аромат времени. Мидии и музыка – ты минуешь ресторан. Кофе и ваниль – это уже прибрежное кафе. Вот повеяло прохладой и солеными водорослями. Впереди море.

Европа пахнет каштанами. Или каштаны – Европой. Эта связь неразрывна настолько, что зрелище лотков с каштанами, появившихся осенью в Москве, вызывает протест. В центре Милана жаровни с каштанами стоят на каждом углу. За пару евро торговец (почему-то обязательно китаец) свернет вам кулек с горячими каштанами с треснувшей кожурой. Можно дойти до площади Дуомо, сесть на ступени собора и есть, вдыхая аромат, обжигаясь и засыпая джинсы золой.

Вывести средний запах Нью-Йорка невозможно. Гарлем пахнет пылью, Брайтон-Бич – солеными огурцами, Чайнатаун – выставленными на продажу рыбинами и специями, названия которым не подобрать ни в английском, ни в русском языке. И практически весь Манхэттен пахнет орешками. Орешки – самый заметный нью-йоркский фастфуд. Их обжаривают в сахаре на уличных лотках, и приторно-сладкий аромат разносится по всей улице, перебивая запах бензина, мусора, хот-догов и духов.

Сиэтл пахнет горящими лесами. Всю зиму в городе идет дождь, а летом наступает засуха. Каждый год примерно к августу правительство штата Вашингтон объявляет ее официально, и через несколько дней после этого объявления на юге и на востоке от города начинают гореть законопослушные американские леса. По городу распространяется легкий, сандаловый то ли церковный, то ли парфюмерный запах.

Исландия пахнет серой и мылом. Даже если ты стоишь посреди открытого пространства, глядя на остывающую лаву и идущий из земли пар, осознавая при этом, что до ближайшего жилья сто километров, ты вдыхаешь этот запах, похожий на запах прачечной, уютный и домашний, и чувствуешь себя если не дома, то в правильных, хороших гостях. Да, даже вода в Исландии пахнет прачечной. Кажется, что кто-то невидимый и услужливый добавляет в нее мыло еще до того, как ты открыл кран.

У маленьких американских городов на Среднем Западе, у всех до одного, запах старой бумаги, публичной библиотеки. Стоит пожить там некоторое время – и этот запах становится твоим, переходит на твою кожу, твои вещи.

А воздух в Альпийских горах пахнет развешанным для просушки только что выстиранным бельем.

Когда я впервые приехала в Москву почти 20 лет назад, город имел особенный запах – такая смесь капустных листьев, сметаны и сигаретного дыма. Я бы не сказала, что это был плохой запах, но и парфюмерным изыском его бы тоже не назвала. Просто такой именно московский запах... А теперь он изменился. Сегодня запах Москвы похож на запахи других мегаполисов: в основном это выхлопные газы от машин. Иногда, когда я бываю в отдаленных российских городках, я снова ощущаю дивный запах той старой любимой Москвы и снова впадаю в меланхолию.

В 2001 году, впервые приехав в Европу, я оказалась на испанской стоянке, окруженная своей туристической группой и группой автобусов. Каждый из автобусов обладал своим неповторимым и уникальным выхлопным запахом. Но пахло не иноземным бензином и даже не соотечественниками, пахло почему-то счастьем – чистым, безоговорочным и беспримесным.

Еще один такой же чистый запах – запах пресной воды на набережной Женевского озера, по которой гуляют не отличимые друг от друга жители Монтре и Веве, а также стоит памятник Фредди Меркюри и летают фотогеничные чайки. Запах чистой пресной воды не подлежит никаким описаниям, когда ты вдыхаешь его, ты веришь швейцарцам, горделиво утверждающим, что вся их вода, даже из озер, даже в виде снега, – питьевая.

Что же до парфюмерной фабрики, то их как гуталину в городе Грассе, и поэтому в городе Грассе закономерно пахнет духами, шовинистически не оставляющими другим запахам ни малейшего шанса.