Чудовищная история Бланш Монье: красавица, запертая на 25 лет

«Месье генеральный прокурор, имею честь сообщить вам об исключительно серьезной ситуации. Я говорю о старой деве, которая заперта в доме мадам Монье. Женщина живет впроголодь и спит на гнилой подстилке в течение последних двадцати пяти лет среди собственных нечистот», — гласило анонимное письмо, доставленное в полицию французского городка Пуатье в 1901 году.

Монье — благородное и почтенное семейство, хотя и не без причуд. Мадам Монье и ее муж считались образцами добродетели: очень набожные, они щедро жертвовали на благотворительность и были в целом на хорошем счету среди граждан городка.

Но за благовидным фасадом пряталась жуткая правда. В полиции еще помнили, как 25 лет назад в семье Луизы-Леонарды и Шарля-Эмиля Монье исчезла их молодая красивая дочь — девушка с восхитительными волосами и прекрасной фигурой. Куда она делась, следствию так и не удалось выяснить. Когда полиция прибыла в дом Монье, вдова семейства держалась с достоинством. Даже когда служители порядка отыскали тайную комнату, запертую на амбарный замок, и взломали его, выдержка не изменила Луизе-Леонарде.

Зато изменила полицейским.

Зловоние буквально оттолкнуло их от дверей — в тесной комнатке царил абсолютный мрак: окна были заколочены. На гнилом соломенном матраце среди собственных экскрементов и осклизлых остатков пищи лежала, укрытая плотным ковром темных волос, иссохшая старуха. В нее превратилась красавица Бланш. Теперь ей было 49 лет, при росте 166 сантиметров она весила не больше 26 килограмм.

Повсюду бегали крысы, которые стали единственными спутниками Бланш в ее долгом заточении. Им было здесь чем поживиться — мать отдавала дочери остатки собственной трапезы, которую Бланш делила с мохнатыми соседями.

Когда бедную женщину выводили, завернутую в одеяла, из дома, Луиза-Леонарда сидела в гостиной и пила кофе. Бланш отправили в госпиталь, где у нее диагностировали сильнейшую степень истощения. По слухам, она вела себя спокойно — согласилась поесть, принять ванную и даже сказала: «Как это хорошо!»

А над Луизой-Леонардой и ее старшим сыном Марселем началось следствие, целью которого было выяснить — чем заслужила Бланш подобный ад?

Несмотря на то что Монье были щедрыми благотворителями и род свой вели от благородной семьи Пуатье, все же являлись людьми с причудами. Сама Луиза-Леонарда, дочь биржевого маклера, по слухам, была женщиной сварливой и жадной. Она пренебрегала правилами гигиены и, по словам прислуги, все время носила одно и то же грязное платье.

У Бланш был старший брат Марсель Монье, который также страдал довольно странными дурными наклонностями. Журналист газеты «Temps» дал сходное описание Марселя Монье: «Это маленький тщедушный человек, тонкие конечности которого теряются в чрезмерно широкой одежде. Его острая голова с блестящей макушкой, русая борода с проседью, широкие скулы, крючковатый нос, пенсне с толстыми линзами на переносице, резкий профиль, растерянный вид – все это придавало ему вид ночной птицы, застигнутой врасплох ярким светом». У Марселя также совершенно отсутствовало обоняние.

Не очень понятно, что делал в этой семье Шарль-Эмиль — очень образованный человек с мягким и, надо признать, довольно слабым характером. Он занимал пост декана филологического факультета в лицее Пуатье.

Сразу через год после рождения Марселя на свет появилась Бланш. У нее было счастливое детство, она много играла с братом, но всю жизнь страдала необъяснимыми приступами, была довольно истеричной и нервной. С возрастом ее состояние ухудшалось: она повсюду видела призраков, могла начать хохотать без причины, задирала юбку и в таком виде, нагая, высовывалась из окна. Ее отношения с матерью тоже ухудшались, и, возможно, подобные истерические припадки Бланш объяснялись именно этим — среда, в которой она росла, была далека от благополучной.

Бланш влюбилась в живущего по соседству адвоката, но мать девушки говорила, что тот ей не пара и мезальянса она не допустит. Но Бланш продолжала встречаться с ним, слухи дошли даже до того, будто Монье забеременела и даже как будто родила ребенка — то ли он уже был мертвым, то ли его убили.

В конце концов, чтобы избежать позора, Луиза-Леонарда заперла дочь в темной тесной комнате. Та не сопротивлялась — она просто не думала, что ее заточение продлится 25 лет.

Бланш оказалась наедине с собой и со своим безумием. По иронии судьбы, она пережила всех. Спустя 10 лет умер ее возлюбленный адвокат. Когда Шарль-Эмиль скончался в 1882 году, он так и не заставил жену освободить дочь. За Бланш ухаживали исключительно горничные. Одной из них была Фази — женщина, которая служила семье Монье 45 лет, она всегда относилась к Бланш с теплотой, но и она умерла, а следующие нанятые горничные не горели желанием помогать душевнобольной. То же касалось и брата Бланш, который предпочитал делать вид, что не знает ничего о запертой сестре. Так постепенно Бланш вовсе лишилась возможности когда-либо выйти наружу.

Если бы не анонимка. Предполагают, что после того, как Луиза-Леонарда заболела, письмо в полицию написал Марсель, испугавшись последствий, когда всё всплывет наружу.

24 мая 1901 года Марсель Монье и его мать были арестованы.

Но через 15 дней мадам Монье скончалась в тюрьме, так и не дожив до процесса. На суде собралась толпа журналистов.

Соседи рассказали, что временами слышали со стороны дома Монье крики и даже разбирали отдельные слова: «милосердие», «свобода», «полиция» и «умоляю». Один из свидетелей говорил, что 16 августа 1892 года слышал, как женщина кричала: «Что я сделала, что вы заперли меня здесь? Я же не заслуживаю такой страшной пытки! Бога нет. Если бы он был, живые существа не могли бы так страдать. Почему никто не придет мне на помощь?» Интересно, что никто из свидетелей так и не обратился в полицию.

Марселя приговорили к 15 месяцам тюрьмы, но ему и его адвокату это показалось несправедливым. Марсель подал апелляцию, настаивая на снисхождении, потому что «невозможно понять насилие или как быть без насилия».

До конца дней Бланш Монье оставалась в психиатрической лечебнице — там ее остригли почти налысо, потому что вычесать колтуны, в которые свалялись ее, некогда чудесные, локоны, было невозможно. Ее волосы отросли, но разум не восстановился.